Павел Давыденко - Матриархия (СИ)

Потом он впихнул штык нож в пах, еще дальше. Чавк-чавк. Темные архипелаги пятен побежали по штанам. Вытащил - брызнула темная, венозная кровь, плеснула на асфальт.

Потом, из прорехи в штанах Кенни выпал шарик. Твердый, упругий, вроде фрикадельки.

Фрикаделька с бордовой подливкой. И вот вторая - шмяк.

Пантелеев отбежал в сторону. Нож, у него был нож... Скорее избавиться! Замахнулся и швырнул нож так, что плечо отозвалось болью.

Метрах в двадцати от «войска» Пантелеев застыл, беспомощно всхлипывая.

Все, как один протыкают себя, с улыбками на лицах.

«сделай это ради меня я тебя хочу у тебя давно уже не было секса»

- Пошла прочь! - отмахнулся Пантелеев от чего-то. - Прочь, сука!

«проткни меня проткни»

Он побежал дальше, обшаривая на ходу карманы. Сзади неслись выстрелы, одиночные. Пантелеев знал: не по его душу. Отнюдь не по его.

Но он абсолютно нормальный, и собственные причиндалы трогать не собирается.

Каркнула ворона. Пантелев задыхался, труся по обочине. Может, и автомат зря выкинул, на него ведь эта хрень не действует. Надо бежать отсюда подальше...

«проткни меня прошу проткни»

Голос теперь стал тише, и уже не выедал черепушку изнутри.

«Сколько воронья в поле. Интересно, что они жрут?»

Одна каркнула и взмахнула крыльями, чуть не расцарапала когтями лицо Пантелееву. Он отбивался от нее рукой, той самой кистью, у которой не хватало мизинца.

- Пошла прочь, шваль! - здоровяк нелепо взмахнул руками и споткнулся. Упал кулем, зацепил щекой вывороченную ленту отбойника. В локте взорвался электричекий разряд, а вороны хрипло загоготали.

- Кыш! Пошли прочь!

Потом небо, и насмешливые облачка на нем заслонили черные крылья. Они мелькали, мелькали, Пантелеев кричал, и голодные вороны налетали на него, выцеливая когтями глаза.

«Интересно, что больнее - клювом или ножом», - думал Пантелеев, закрываясь от птиц той самой ладонью, с недостающим мизинцем.

Потом ему стало тепло и хорошо. Тело погрузилось в горячую ванну блаженства, а облачка плыли себе и плыли.

***

Я опускался все глубже и глубже. В руке по-прежнему карандаш, а легкие изнутри выжигала боль, как в том сне.

Слова, фразы, обрывки формул и уравнений. Фигуры, рисунки, воспоминания, картинки, образы людей, размытые тени зданий и улиц, смутные пейзажи. Все, что я когда либо читал, видел, слышал - все здесь. Это множество, помноженное на миллиарды таких же множеств, накопленных предками - это множество и есть чернильный океан, на дно которого я погружался.

Теперь уже щупальца не тянутся ко мне, и голоса Королевы внутри себя я не слышу. Я чувствую ее испуг, но не знаю, чем именно он вызван.

Она хотела проглотить меня целиком, но вдруг отплыла толчком, как это делают спруты, выпуская мне в лицо черную мерзость, пахнущую гнилыми листьями и разложившейся плотью. Это уже не Аня, и даже не ее подобие. Это каракатица, с огромным, угловато-бесформенным черепом и узкими прорезьми эбонитово-черных глаз.

В пасти четыре зуба, Королева открывает ее шире, еще шире. Меня всасывает внутрь, будто пылесосом, я цепляю раной на плече роговую пластину зуба и лечу в темноту.

Воздуха в легких нет. Бью наугад карандашом. В меня брызжут чернила. Удар, еще один, скользко, душно и влажно. Очень тесно, как в бане, меня наизнанку выворачивает.

Легкие горят, пульс мерно тычет в затылок, тычет в виски.

Черная дрянь обволакивала, и держать вдох я больше не мог. Легкие конвульсивно вздрогнули, и я рефлекторно вобрал в себя чернила. В голове возник визг, и я все еще пытался проткнуть карандашом мягкие стенки, по инерции.

Теперь до меня дошло, что именно я нарисовал. Вторую часть того знака, что у меня на спине. Расшифровка, знание об этом символе втекает в меня вместе с чернилами и смешивается с другими мыслями, и я продолжаю тыкать в пустоту.

***

Айзек остановился. Надо отдышаться, а потом идти дальше. Они, эти женщины, стоят и смотрят. Может, их и вовсе не существует? Галлюцинация? Или там иллюзия. Айзек вспомнил голограммы, которые как-то раз видел на концерте в Германии, куда его повез папа. Рокерская была семейка, нечего сказать. Что за группа там играла, в Берлине? Черт знает. Но после этого концерта Айзек как раз и решил стать музыкантом.

Правда, сейчас это неважно.

Он поднял «малышку» и понес. Может, она рванет сама, а может, ей надо будет помочь. Вообще-то, для детонации достаточно тюкнуть по ней хорошенько камнем, например.

Бабы смотрят. Дышат они или нет?