Отчаянный крик стражницы так и отдавался в тишине комнаты, спрятанной от любопытных ушей кинжалом.
Через несколько минут я поднялся, не имея более сил сидеть дома.
— Пойдем, я покажу тебе, где можно отдохнуть, — сказал я Кетернии проходя мимо.
Я вынул Gelidus Corde из косяка и пропустил чертовку вперед, прикрыв за ней дверь.
— У меня есть последний вопрос, — я развернулся к бабушке, выжидающе смотревшей на меня. — Когда он убил ее, я словно почувствовал эту боль лично, до этого я был в бреду. Это нормально?
— Нет, — бабушка вздохнула. — Это значит, что на тебя было наложено столько магии, влюбляющей вас в друг друга, что ты буквально был связан с Мариссой.
Сердце пропустило удар.
— Именно поэтому я все еще могу смеяться?
Женщина удивленно посмотрела на меня и тяжело вздохнула.
— Просто магия ушла и забрала твои ненастоящие чувства к бедной девушке. Если бы ты ее действительно любил, то такого бы не случилось, — я не мог пошевелиться: эти слова грубо резали душу. — Тебе пора, Кетерния ждет за дверью.
Я молча положил кинжал на стол и вышел из комнаты, торопясь сбежать. Нигде мне не было места.
***
Я не остановился, когда Кетерния меня окликнула. Я мечтал убежать прочь. Туда, где меня никто не увидит, никто не осудит… Место, где нет правых и виноватых, где мой крик утонет в бескрайней вышине. Я летел туда, не обращая внимания на серебряные облака, напоминавшие о Мариссе.
Промерзший песок хрустел под ногами и попадал в обувь, но я не останавливался: не мог. Волны шептались подо льдом, словно спрашивая друг друга:
— Это тот страж? Он снова вернулся к нам?
Я упал на колени перед кромкой воды. Предательские слезы жгли глаза, уничтожая все во мне.
— Обман, все это было обманом! — я кричал, не сдерживаясь: плевать, если какой-нибудь чрезмерно любопытный прохожий увидит меня здесь.
Я ударил рукой по льду, выпуская силы.
«Ее силы», — мне резко перестало хватать воздуха.
Вода, словно дикий зверь, выпущенный из клетки, вырвалась из ледяного плена и с жутким остервенением набросилась на берег, разбилась о скалы.
«Все это время я ошибался, вечно врал самому себе. Я был ослеплен магией, хотя считал себя сильным, умным, мечтал быть лидером. Вздор, глупость, ерунда! Невозможно управлять кем-либо, когда ты не можешь защитить близких, причиняешь им боль своими поступками…» — рыдания рвались наружу, сердце заходилось в безумном ритме.
Небо разверзлось, выпуская на волю снег, ледяными иголками несшийся к земле.
«Я не спас Мариссу, не увидел настоящего Себастьяна и все это время разбивал сердце Кетернии, которая, в отличие от меня, всегда оставалась собой, она не верила в Совет, чертовка боролась со всем в одиночку, пока я предавал свои идеалы, уничтожал чувства, которыми так дорожил, выворачивал душу наизнанку», — я поднялся на ноги и вновь бросился бежать: лишь бы не думать, не чувствовать…
Я спотыкался и вновь поднимался, укромное место, где я всегда прятался раньше, манило меня к себе. Я продолжал идти к нему, хотя знал, что его тишина совершенно уничтожит меня, вина съест изнутри. Это была безысходная мука, невыразимая скорбь.
«Я хочу забыться, хотя бы на пару минут…» — я рухнул на землю и широко открыл глаза, цепляясь взглядом за каждую снежинку пролетавшую мимо меня, падавшую мне на щеки, путающуюся в волосах.
Зубы Дьявола ножами резали низкие облака, волны разлетались калейдоскопом серых брызг, стоило им обрушиться на скалы. Ветер завывал унылую песню, пытаясь меня утешить.
— Предал себя, предал Кетернию, подвел Мариссу, дал слабину, был слеп, глуп, наивен… — каждое слово ударяло все сильнее, впиваясь в память, выжигая счастье.
Я ненавидел себя. Я окончательно сломался. Слезы ручьями текли по щекам, замерзая на морозе.
— Беспомощен, — горько выдохнул я, закрывая глаза: серый цвет убивал меня.
Казалось, будто я умер, опустошил себя, убил все надежды, окунулся в бескрайнее отчаяние с головой.
Я перестал существовать.
Буря набирала обороты, заглушая мои рыдания, несвязный шепот в моей голове и шаги человека, чья душа, я уверен, сияла ярче, чем солнце.
— Зимой наша бухта тоже неплохо выглядит, — я не открыл глаз, зная, что это была Кетерния.
Стражница осторожно легла рядом со мной, ничего больше не говоря. Я хотел, чтобы слезы перестали литься, чтобы она не видела меня таким, но ничего не мог поделать, и от этого становилось только поганее. Я знал, что она смотрела на меня краем глаза, что она тоже плакала, но не пыталась этого скрыть: она была искренней. Может, она старалась взять часть моей скорби на себя?
Читать дальше