Сердце Шивы (СИ)

«- Вы не должны уезжать!» - убедительно произнесла она.

«- Простите, а какое ВАМ до этого дело?» - резко спросила Миронова.

Кажется, плакать больше она не собиралась. Эта особа отличалась сильным характером. Но её слабость была очевидна.

«- Якоб мне обо всём рассказал…»

«- Ах, вот как! Передайте ему…»

«- Я ничего не стану ему передавать. Это бесполезно. Он сидит пьяный в трактире и размышляет, как свести счёты с жизнью, если вы его не простите».

И тут Миронова содрогнулась. Не от жалости – от отвращения. Преподнеся правду таким образом, Нина безошибочно унизила Штольмана в глазах влюблённой дурочки. Это ничего! Бедному Якобу хуже не станет. Зато эта девица никогда впредь не будет стоять между ними. А Якоб с его безответной любовью станет еще более уязвим.

И тогда он вернётся к ней.

Он не вернулся. Несколько торопливых свиданий не в счёт. Нина Аркадьевна прекрасно понимала, для чего он это делает. Он просто платил таким образом за безопасность своей драгоценной Мироновой. И Нина эту плату молча принимала. Кажется, тогда она начала его потихоньку ненавидеть.

Миронова Штольману так и не простила. Никогда больше она не относилась к нему с таким безмятежным доверием, какое стояло в её глазах, когда Нина увидела её впервые. Любовь Якоба превратилась для него в сплошную муку.

И всё же «Джек выбрал Энни». Почему? Зачем?

Разве не проще было ему с ней – принимающей всё, как есть? Рядом с ней он мог бы не мучиться в поисках ответов, как поступить, чтобы не быть ни в чём виноватым. Нина ничего от него не требовала. Миронова требовала, чтобы он был совершенством. Он – так далёкий от всякого совершенства и такой восхитительным именно этим!

И всё же сегодня он был с Анной. Это с ней он уехал на поиски проклятого рубина в Бхаратпур – бессмысленная затея, ведь рубин был в Калькутте. И Ральф поехал следом за ним. Нина знала, что это означает. Челси, как и прочие, поверил её рассказам о невероятных талантах Штольмана. Он собирался Якоба убить.

И вот теперь она ждала. Ждала, когда откроется дверь, и кто-то войдёт в неё. Кто это будет? Челси? И тогда это будет означать, что её жизнь безвозвратно кончена, что она должна будет погрузиться с головой в немыслимую грязь, из которой не будет спасения.

А ещё это будет означать, что Якоб погиб. Погиб чудовищной смертью, как и все прочие, кого Челси умертвил на пути к сокровищу.

А может быть, дверь откроется – и на пороге возникнет Штольман. Уже знающий всё и обо всём. Даже о том, что два года назад Нежинская приказала убить Миронову. И тогда пощады не будет!

Или он снова пощадит её, и Нина Аркадьевна должна будет опять выбирать и решать, как ей жить дальше? Эта возможность тоже пугала.

Девятая кошачья жизнь подходила к концу. Царапаться больше не было ни сил, ни желания.

*

Канонада под окнами вырвала Нину из оцепенения. Закат окрасил комнату в траурно-лиловые цвета, словно изливавшиеся из пурпурной глубины рубина, лежащего на скатерти. Нина Аркадьевна встала, подняла камень, завернула его в платок и спрятала за корсаж. Что бы ни происходило на улице, это имело отношение к ней и к этому камню. Наступал судный день. Ей оставалось только ждать.

Она подошла к окну, вглядываясь в мимолётные тропические сумерки, но на самом деле ничего не видя. Ей казалось, что она ко всему готова. Но когда позади застучали решительные шаги, её плечи дрогнули. Потом обернулась непринуждённо и грациозно, сохраняя очаровательную улыбку на губах.

В комнату вошёл Штольман. За ним угадывался кто-то ещё, но в полутьме он не был виден отчётливо.

Итак, значит Штольман!

- Здравствуй, Якоб! Рада тебя видеть!

Он ничего не ответил. Грубый фараон не утруждал себя общепринятой вежливостью. Он просто стоял в дверях, дыша тяжело и шумно, словно после быстрого бега. Или просто сдерживал ярость? В сумерках не видно было лица. Нина подошла к столу и неторопливо зажгла свечи.

Потом подняла глаза и посмотрела на него с кокетливой улыбкой. Один бог ведает, чего ей стоила эта улыбка.

Штольман был небрит и страшен. Никогда еще она не видела его таким. Лицо в ссадинах, сюртук испачкан и порван на плече. Прежде Якоб даже в самых немыслимых обстоятельствах всегда выглядел с иголочки.

- Хочешь чаю? Или, может, шампанского – за встречу?

Она должна была бояться. По затянувшемуся молчанию, по тяжёлому дыханию, вздымавшему грудь, она понимала, что к ней явился судья, возможно, даже палач. Но она никогда не боялась Штольмана.