Эрик Бутаков - Мыс Рытый

Налейкин мычал и задавал вопросы не в тему:

— Ты в Тибете был?

— Нет.

— А Мишка Степанцов — был.

— Ну и что? К тебе люди сами едут — Байкал же! Здесь такая природа и атмосфера. Люди мечтают быть на Байкале! А как ты живешь? Ну, напиши книгу про Байкал, ты же много знаешь. Напиши, я помогу — будут к тебе приезжать люди — всё изменится. Понимаешь?

— А ты чё — деловой что ли?

Палыч решил смягчить.

— Ну, за хозяев! — предложил он.

Выпили.

Пауза (видимо закусывали).

Потом беседа продолжилась, где Палыч ещё раз попытался убедить Налейкина, что на его кордоне, где он с начала основания заповедника работает, можно всё изменить — всё изменить к лучшему. И вновь предлагал свою помощь.

— А ты что, хохлятское отродие? — вылепил Налейкин, поняв вдруг, что его собеседник произносит «г», как «х».

И тут ещё Палыч сдержался и вежливо объяснил нахалу, что он родился в Харькове.

Услышав слово «Харьков», Налейкин что-то только ему известное вспомнил и уточнил:

— А я бурят!

Он мало походил на бурята, но Палыч согласился — бурят, да бурят.

— Я бурят! — настаивал Налейкин. — А ты хохлятская отродие! Деловой, да? Такой деловой? Чё, думаешь, ты такой деловой? Хохлятская рожа!

Слушатели из соседних комнат затаили дыхание — решали: выйти и выкинуть Налейкина или ещё подождать, чтобы уж потом ещё и… по полной программе?

Палыч (видимо, замахнув) вдруг спокойно так, но твердо и членораздельно говорит «Губернатору мыса Покойники»:

— Ещё раз нахамишь, я дам тебе в морду! Хочешь получить в торец? А? Ещё раз нахамишь — получишь в торец! Понял? Получишь в торец! Точно тебе говорю!

В ответ — молчание.

«Он понимает, он понимает, профессор!» — пронеслось в головах слушателей, как кадр из фильма «Собачье сердце».

«Шариков», судя по всему, действительно всё понял и «поджал хвост»! А профессор, уловив это дело, расправил плечи, стукнул кулаком по столу: «Получишь в торец»! Теперь он был хозяином положения. Никакой пистолет теперь Налейкину не поможет — Палыч «навалился» на беднягу! Всё, что он говорил до этого добрым тоном, стало говориться по-другому и боле доходчиво, объясняя хозяину, что живет он, в сущности, как свинья. И если он ничего не хочет менять — хрен ему кто поможет, и само ничего не изменится. Ему помощь предлагают, дело говорят, советы дают, а он хамит! Причем, не уважая возраст и положение собеседника, произносит мерзкие слова, за которые, не будь он здесь хозяином, получил бы давно и много! Воспитание и законы гостеприимства не позволяют это сделать! «Слушай, чего тебе говорят! И вникай! Всё польза!» Вот теперь до Налейкина дошло, он расстроился, выпил и ушел. Наконец-то и у Палыча выдалась минутка (или часок) отдохнуть. Закрыв дверь за хозяином, Палыч тяжело пошел к кровати. Слушатели расслабились. Концерт окончен!

Когда все проснулись, выяснилось что Налейкин вернулся, и пил уже тихо и в одиночестве, пока не пришло время всем вставать и уходить на корабль.

Он тяжело и печально сидел.

Собрав вещи, я вышел из «своей» комнаты чего-нибудь перекусить, пока другие собираются. На столе стояла тушенка и пиво. Где они достали такую тушенку? Тушенка с капустой, морковкой, луком и другой жухлой травой! Гадость полная! Но и это лучше, чем сублиматы! Я зацепил грязной вилкой кусочек мяса и закусил им пиво.

— А ты зачем так про меня написал? — вдруг спросил Налейкин.

— Не понял? — я посмотрел на печального человека. — Что-то ни так? Я что-то соврал?

— Ты плохо про меня написал, — Налейкин нахмурился. — Сам-то такой же.

Толя-Толя! Ты намекал, что и я сейчас живу с женщиной, которая меня на двадцать лет моложе.

— Да, здесь ты прав. Сам — такой же, — согласился я. — А всё остальное?

— А что остальное? — не понял Налейкин.

А действительно, что остальное? Во всем остальном Налейкин в моей книжке выглядел даже очень неплохо — зимовье нам своё «предоставил», потом ещё спрашивал, как дела. Ну, девчонка у него была молодая. А ведь живут же до сих пор — ей теперь тридцать пять, а лицо не изменилось — я её сразу узнал. Значит, всё дело только в том, что я написал о разнице в двадцать лет. Хорошо! Но когда тебе двадцать восемь, то здесь понятно, что сорокалетние кажутся стариками — сейчас они такими не кажутся. Что ж тогда, прости, Налейкин, за ту книжку. А за эту — я в следующей извинюсь!.. Если «космическую» тарелку поставишь и бухать прекратишь!.. Или если я сам сопьюсь! До новых встреч, губернатор!

Уходя в «кипящее» море от дома Налейкина с надписью «Солнечная», ощущаешь, что мир ещё не пропал. Зато, пропала тоска! Ни то что, когда из его окна глядишь на пустынный берег, холодное море и черную гору далекого Святого Носа. А что там ему ещё делать? Каждый корабль — новость из Мира — ждешь его, как подарка (яблочки, конфеты для Алены) и дармовую возможность бухануть. Он здесь главный! Можно и поссорится с пассажирами корабля, показать свои права: «Ты чё, деловой, что ли?! Костя, где мой пистолет?» Палыч забыл у него свою «лыжную палку». Во — тоже подарок! Все что-нибудь забывают. Вот только зачем ему эта палка нужна? Хотя, в хозяйстве всё сгодится! Тоска там, в «Солнечной» И непроглядная вечная безнадега. Да ещё обнаглевший молодой медведь на крышу людей загоняет!