М Улицкая - В Израиль и обратно. Путешествие во времени и пространстве. [калибрятина]

Блистательный Найман — наверняка напишет блестяще.

Людмила Улицкая, наверно, поселит сюда героев очередного своего замечательного романа.

Про всех знаю — только не про себя. Что я расскажу сибирским евреям, когда Зайчик пошлет меня туда?

— Иерусалим!— торжественно произнесла Катя.

Но я увидел за окном лишь бензоколонку.

У Геенны Огненной

Зато утром! После завтрака мы собрались в холле. За полукруглым восточным окном был провал, бездна, гигантский овраг среди холмов.

— Вот это она и есть, Геенна Огненная,— сказала нам Катя.— Место, где в день Страшного суда восстанут все умершие!

Да-а-а. Мы молча смотрели в бездну. Значит, и мы когда-то еще раз окажемся здесь? Когда? Но если должны восстать все жившие, никакого исключения ни для кого-то, значит, это должно произойти, когда умрет последний живущий, то есть — никогда? Да — с такой склонностью — колебать Великие Истины (унаследованной, кстати, от родного отца), наверно, не надо приезжать на Святую землю. Да! Не видать мне Сибири! Не потяну!

Но все равно провал впечатлял. Как рассказывала Катя, тут столько слоев могил, столько ушедших цивилизаций, что археологи теряются: сколько слоев пройти и на каком остановиться? Вон там — Катя показала — раскопали древний Пантеон, стали расшифровывать надпись… Иезекииль! Ветхозаветный пророк. Существовал, на самом деле!

Вот в это я верю. И понимаю, что именно такой и должна быть Геенна Огненная — древней и страшной!

— А вон — дворец Ирода. Он был не только царь-детоубийца, но и знаменитый строитель. А вот,— она показала в сторону длинного холма,— Христианская колокольня, так называемая Славянская Свеча. По преданию, это место вознесения Христа.

Наша гостиница — «Гора Сиона» — стояла прямо над Геенной Огненной.

Наш автобус остановился у Стены Плача. И мы пошли к ней. Да — спокойным тут трудно остаться. Называешь ты себя верующим или неверующим, все равно у тебя в душе много неосуществленных надежд, горьких обид (за что так тебя наказывают?) — и, может быть, здесь, наконец, можно пожаловаться, посоветоваться, попросить Его — лишь об одном… чудес нам не надо, чудеса нужны слабым. Мы лишь об одном попросим: будь справедлив! А то все как-то смутно, обидно порой… Бормотание, похожее на гудение пчел, густело по мере приближения к Стене, сложенной из древних камней, с пучками темной травы, то ли живой, то ли мертвой. В щелях камней торчали и свернутые бумажки. Письма к Богу. Евреи, в ортодоксальных нарядах и в обычных одеждах, кланялись, бормоча молитвы. Столько человеческой надежды, страсти, любви!

Да, правильное выбрали место для укоренения нации — в самом центре древней истории, у башни Давида, у Стены Плача. Здесь не надо долго искать национальную идею: вот она. Именно здесь древние корни великого народа. И евреи, съехавшись сюда со всего мира, держатся за них изо всех сил так, что их кости порой трещат. Какого напряжения им это стоит — мы увидели в этой поездке.

Да и тут — один из центров опасности, напряжения. Вся еврейская история — на грани гибели, на краю опасности — то исход из Египта, то Холокост. Увы — отчасти поэтому еврейский народ так силен, так спаян, так целеустремлен, так предан своей вере, своему предназначению.

И прямо тут, за Стеной Плача,— мечеть, толпы мусульман, а сбоку от Стены — невысокая Храмовая Гора. Когда Шарон однажды прошел по ней, страсти разгорелись — мусульмане считают это место своим. Нет, наверное, больше такого города на земле, где один метр стоил бы столько крови. Но это не геометрическое пространство, это — пространство духовное, и уступать его никто не намерен. Впрочем, похожее бывало и в других городах…

Но здесь — это происходит сейчас, сегодня, ежечасно, месяцы хрупкого мира сменяются годами вражды. Наш предводитель Марк Зайчик, показывая чуть в сторону, говорит, что когда-то можно было ходить в эти улицы, сидеть в арабских харчевнях, есть замечательную арабскую еду — лепешку питу с хумусом (тертые зерна), и арабы улыбались… вообще, они добрые люди, пока речь не доходит до религиозных столкновений… сейчас в эти кварталы может войти только араб. Или — самоубийца.

И этот город-костер — существует, живет, и живет с азартом, удовольствием — уличные кафе, торговые «развалы», веселые толпы. Впрочем, как сообщает Катя, приток туристов в Иерусалим в связи с разгаром «интифады» — религиозной войны — упал резко. Сколько же приезжих здесь было раньше, если и сейчас наш автобус движется медленно, с трудом?