Сергей Анисимов - Путешествия П. А. Кропоткина

ему взять с собой хотя бы револьвер и казака-ординарца для

охраны, но он категорически отказался от этого. На почтовой лодке с

командой из трех «сынков» он плыл без оружия, совершенно не

опасаясь, что его могут ограбить.

Всегдашняя доброжелательность к людям и забота о «сынках

сразу же создали самые хорошие отношения между Кропоткиным

и подчиненными.

«Гребцы мои были из «сынков», — писал Кропоткин брату, —

прогнанных когда-то сквозь строй, а теперь бродяживших из

города в город и не всегда признававших права собственности. А

между тем я имел на себе тяжелую сумку с порядочным количеством

серебра, бумажек и меди. В Западной Европе такое путешествие

по пустынной реке считалось бы опасным, но не в Восточной

Сибири. Я сделал его преблагополучно, не имея при себе даже

старого пистолета».

В Благовещенске Кропоткин нагнал начальника всего сплава —

своего приятеля офицера Малиновского. Дальше они шли

вместе в большой лодке, оснащенной парусами. Мощный Амур

восхищал Кропоткина.

«После впадения Сунгари, — вспоминал позднее Кропоткин, —

Амур по величине можно сравнить только с реками Миссисипи в

Америке и Янцзыцзян в Китае.

В непогоду по реке ходили громадные волны, и плавание

становилось опасным. Начались обычные здесь летом муссоны —

непрерывные ветры с Тихого океана — и шли проливные дожди. Вода

в Амуре сильно поднялась. Река была изменчива. Она заливала

острова, поросшие тальником, многие островки совсем смывала и

образовывала новые на другом месте. Ширина Амура в низовьях

достигает трех километров, а местами водная ширь разливается

километров до семи. По берегам реки тянутся цепью озера, иные

из них летом сливаются с Амуром».

* * *

Однажды, когда Кропоткин с начальником сплава

Малиновским спокойно плыли в своей большой крытой лодке (это было

километрах в четырехстах ниже Хабаровска), внезапно начался

шторм, заревела буря. К счастью, лодку успели отвести в протоку,

и они укрылись от бури под высоким берегом.

Неугомонный исследователь, несмотря на сильный ветер,

отважился вылезти из лодки и выйти в тайгу, чтобы собрать растения

для гербария и образцы для своей геологической коллекции. Но

стоило ему отойти от берега всего на несколько сот шагов, как он

понял безрассудность своей затеи. Ярость бури была так велика,

что валились огромные деревья, вывороченные с корнями.

Кропоткин с величайшим трудом, пригибаясь к земле, а где и ползком,

смог вернуться обратно.

Двое суток бушевала буря, и двое суток нельзя было и думать

двигаться дальше, пока хоть немного не утихнет ветер. И

Малиновский и Кропоткин очень беспокоились за судьбу порученного

им каравана. Ясно было, если шторм захватил баржи в плавании,

а не у берега на якоре, не на причале, им не сдобррвать: ударов о

крутой каменный берег баржи не могли бы выдержать.

Но делать было нечего, приходилось отсиживаться в укрытии

и ждать, когда утихнет буря.

Наконец, на третий день, буря несколько ослабела, и они тотчас

же тронулись. При боковом ветре лодка под парусами шла быстро,

и, по расчетам Малиновского, они должны были уже нагнать два

отряда барж, если баржи уцелели. Кропоткин с Малиновским

двигались вниз по течению день, второй, а каравана все не было

видно. У одного из крутых берегов они увидели плывущие бревна, но

ни людей, ни других следов крушения не обнаружили. Малиновский

был в отчаянии.

— Все пропало, все пропало! — шептал он, сидя неподвижно

на палубе с утра до вечера.

Кропоткин мучился не меньше Малиновского. Друзья

потеряли сон и аппетит и выглядели так, словно перенесли тяжелую

болезнь.

Стоя часами на палубе, Кропоткин всматривался в берега.

Поселения здесь были редки, людей почти не встречалось, и никаких

вестей о караване не было. К довершению беды, неожиданно

началась новая буря.

Наконец они с трудом добрались до какой-то деревушки и тут

узнали, что ни одна баржа мимо не проходила, но после бури по

реке плыло много обломков.

Известие было страшное: несомненно караван погиб.

Пропало не меньше сорока барж с грузом в сто тысяч пудов.

Последствия этого события могли быть гибельными. Это означало

неизбежный голод в низовьях Амура в следующую весну.