Алан Маршалл: Мы такие же люди

Он смотрел на аборигенов снисходительным, слегка ироническим взглядом, как иногда смотрят на детей.

- Что ж, вы, наверное, не прочь закурить? Держу пари, что да! Вот возьмите!

Он дал каждому аборигену по сигарете. Они приняли сигареты с довольной усмешкой, переглядываясь друг с другом.

Когда мы отошли, он сказал:

- Вы видели, с какой гордостью посмотрел на меня этот парень, когда я заговорил о его шрамах? Я всегда стараюсь их за что-нибудь похвалить. Ведь они дети природы!

Какой-то абориген в благодарность за сигареты подарил моему знакомому резной деревянный наконечник для копья. Это было настоящее произведение искусства. Наконечник сочетал в себе изящество и чистоту линий. Мой знакомый очень им гордился. Он всегда носил наконечник в кармане, опасаясь, что иначе его украдут, и часто любовался им. Ему доставляло удовольствие проводить пальцами по плавным изгибам вырезанных линий. При этом он говорил: "Мне здорово повезло! Получить такой подарок!"

Проходя по лагерю, он часто держал руку в кармане и ощупывал наконечник.

Кто-то из летчиков дал одному аборигену-уборщику сломанные ручные часы. Абориген тут же надел часы и не расставался с ними. Он научился передвигать стрелки. Еvу доставляло удовольствие проводить пальцем по гладкой поверхности часов.

Приятели завидовали ему. Когда они собирались вокруг него, он начинал передвигать стрелки. Радость обладания часами удваивалась при виде изумления на лицах окружающих.

Однажды, проходя с моим знакомым по лагерю, мы увидели, как этот абориген держит руку с часами перед собой и слегка поворачивает ее. Солнечные лучи падали на часы; часы ослепительно блестели.

Мой спутник торжествующе улыбнулся, словно его слова оказались истиной в последней инстанции.

- Что я вам говорил? - воскликнул он. - Вы только посмотрите на него! Старые ручные часы... Мой маленький брат ведет себя точно так же. Разве это не подтверждает мои слова? Они дети, дети природы!

Тем временем он держал руку в кармане, поглаживая наконечник копья, подаренный ему аборигеном.

Мне вспомнился другой военный. У его девушки был день рождения, и он решил подарить ей ожерелье. Австралийцы, жившие недалеко от базы, где он служил, делали на продажу красивые ожерелья из мелких ракушек и разноцветных горошин.

Абориген, получивший от моего знакомого заказ на такое ожерелье, принес его в лагерь. Надо было положить немало труда на собирание ракушек и горошин, которые затем прокалывали и нанизывали, создавая красивые, веселые сочетания.

- Сколько? - спросил солдат. Тон вопроса выражал его отношение к аборигенам: он ничего не имел против них, но они "должны знать свое место".

- Пять шиллингов, - упрямо ответил продавец, как будто в вопросе белого уже содержалось возражение.

- Вот разбойник! - воскликнул солдат, оборачиваясь ко мне. - Вы слышали? Он хочет пять шиллингов! Этот шутник разыгрывает из себя бизнесмена.

Его не смущало то обстоятельство, что абориген слышал нелестные эпитеты по своему адресу. Стоит ли считаться с австралийцем! Белые привыкли говорить о них все что вздумается в их же присутствии. Говорить все что вздумается о белых в их присутствии никто не станет.

Солдат снова повернулся к продавцу.

- Говори настоящую цену. Отдашь за шиллинг?

- Пять шиллингов, - невозмутимо повторил тот.

Солдат повернулся ко мне.

- Когда мы сюда приехали, этот шутник был рад отдать ожерелье за шиллинг. Теперь он хочет пять! Армия их развратила. Вот когда мы уйдем отсюда, они придут в себя. Держу пари, если приехать сюда снова спустя полгода, такое ожерелье можно будет получить за сигарету.

- Пять шиллингов!

- Ладно, получай и убирайся. Больше ты с меня пять шиллингов не получишь.

Вечером я сидел у него в палатке. Он где-то раздобыл папиросную бумагу и картонную коробочку и теперь аккуратно выкладывал коробочку папиросной бумагой. Перед тем как уложить ожерелье, он встряхнул его в руке, любуясь им.

- Знаете, - сказал он, - в Мельбурне за такую штучку надо отдать не меньше двадцати пяти шиллингов!

Тут мне вспомнились слова хозяина скотоводческой фермы в Квинсленде:

"Я согласен с вами - с туземцами действительно жестоко обращались в прошлом. Однако у меня немалый опыт по части обращения с черными. Я их хорошо знаю. Они славные люди, но их губят миссии. Пожив в миссии, туземец превращается в лгуна; заставить его работать невозможно. Я никогда не нанимаю туземцев из миссий. Спросите любого скотовода на севере, и вы услышите то же самое. Миссии делают черного неспособным к честному труду, превращают его в лодыря и лгуна.