Эрик-Эмманюэль Шмитт: Ночь огня

Однако, подобно всякому человеку, я не хочу лукавить: я живу и пишу, исходя из одного – моей души. А она видела свет – и видит его до сих пор, даже сквозь самую черную тьму.

Я хранил мою ночь в тайне, пока однажды меня не доняла расспросами одна журналистка. «Откуда что берется, – твердила она, – отчего такой любовью к жизни, таким душевным покоем дышат ваши книги? Вы беретесь за трагические сюжеты и пишете без снисходительности, без пафоса, без отчаяния. Каким чудом?» Я был с ней знаком, высоко ее ценил, знал, что она протестантка, и ее настойчивая прозорливость сделала свое дело: я признался, что встретил Бога у подножия горы Тахат.

– Вы вернетесь туда? – поинтересовалась она.

– Вернуться туда… Зачем?

Одного раза достаточно.

Достаточно одной веры.

Когда к тебе обращается незримое, надо научиться жить с этим подарком.

Самое удивительное в откровении то, что, несмотря на очевидность испытанного, ты по-прежнему свободен. Свободен не видеть, что произошло. Свободен преуменьшить происшедшее. Свободен отвернуться. Свободен забыть.

Я никогда не чувствовал себя таким свободным, как после встречи с Богом, ибо все еще в моей власти Его отрицать. Я никогда не чувствовал себя таким свободным, как после маневра судьбы, ибо все еще могу укрыться в суеверии случайности.

Мистический опыт – опыт парадоксальный: сила Бога не отменяет моей; контакт моего «я» с Абсолютом не мешает вновь выдвинуть «я» на первый план; сокрушительная интенсивность чувства ни в чем не ущемляет построений интеллекта.

«Последний демарш разума – это знание, что есть бесконечное множество вещей, превосходящих его. Он весьма слаб, если не дойдет до этого». Разум, однако, не обладает спонтанным смирением, ему нужен толчок. Паскаль, рационалист из рационалистов, философ, математик, виртуоз мышления, 23 ноября 1654 года был вынужден сложить оружие: Бог сразил его около полуночи. Всю оставшуюся жизнь, отныне обретшую смысл, он носил с собой спрятанный за подкладкой куртки загадочный рассказ об этой ночи, которую он называл ночь огня .

«Вера отлична от доказательства. Оно – от человека, она же – дар Божий. Сердце чувствует Бога, а не разум. Вот что такое вера – Бог, воспринимаемый не разумом, но сердцем».

Моей ночью в Сахаре я ничего не узнал – я уверовал.

Говоря о своей вере, современный человек должен быть точен. Если меня спрашивают: «Есть ли Бог?» – я отвечаю: «Не знаю», ибо в философском плане остаюсь агностиком – единственная приемлемая позиция, совместимая с разумом. Однако я добавляю: «Я верю, что да». Вера коренным образом отличается от науки. Я не стану их путать. То, что я знаю, не есть то, во что я верю. А то, во что я верю, никогда не станет тем, что я знаю.

Перед вопросом о существовании Бога честные люди делятся на три типа. Верующий говорит: «Я не знаю, но верю, что да», атеист: «Я не знаю, но верю, что нет», равнодушный: «Я не знаю, и мне плевать».

Лукавство начинается, когда человек заявляет: «Я знаю!» Утверждает ли он: «Я знаю, что Бог есть» или «Я знаю, что Бога нет», он превышает полномочия разума и скатывается в интегризм, религиозный интегризм или интегризм атеистический, ступая на скользкий путь фанатизма с его горизонтами смерти. Уверенность в чем бы то ни было создает лишь трупы.

В наш век, когда, как и прежде, во имя Бога убивают, очень важно не смешивать верующих и самозванцев: друзьями Бога остаются те, что Его ищут, а не те, что говорят от Его имени и утверждают, что нашли Его.

Вера религиозного человека – способ жить с тайной. Как и тоска атеиста… Тайна же есть всегда.

Чем дольше я живу, тем яснее мне становится, что агностицизм – позиция, отвергаемая большинством. Люди хотят знать! Есть агностики верующие , есть агностики-атеисты , есть агностики равнодушные , но миллионы людей упорно смешивают веру и разум, отрицают сложность души человеческой, упрощают ее регистры, чтобы превратить в универсальную истину очень личные чувства.

Мы должны признать и развивать наше неведение. Мирный гуманизм стоит этой цены. Все мы – братья лишь в неведении, не в вере. Лишь во имя общего неведения можем мы терпеть разделяющие нас верования. В другом я должен уважать прежде всего такого же, как я, того, кто хочет знать и не знает; затем, во имя себя самого, я стану уважать и его отличия.

Вернувшись после моей ночи огня на наш бивуак в песчаном вади, я неверно истолковал признание Сеголен, которая молила Бога вытащить меня из этой передряги. Я возмутился, как возмущаюсь и сейчас, что Бог, в случае несправедливости или бедствия, не помогает каждому! Бог, однако, не Тот, кто спасает людей, но Тот, кто предлагает им подумать о своем спасении.