Лев Гумилевский - Четыре вечера на мертвом корабле

Бычьи пузыри, заменявшие стекла окон, пропускали еще достаточно света, чтобы упасть на лицо вошедшего, чтобы выделить черты его из сумрака юрты. Но и яркие языки пламени, лизавшие стены очага, были достаточны для того, чтобы Сын Гостя легко мог узнать наклонившееся над очагом бронзовое лицо Маи.

Она увидела брата и закрыла руками лицо.

— Кого ты боишься? — подошел к ней Сын Гостя и отнял с нежным упреком руки ее от лица. — Разве ты спишь, считая меня тенью твоего сна, а не живым человеком?

Она упала на колени, вскрикнув:

— Тени сна не убивают живых, а ты пришел исполнить закон мести, как твой отец!

Она распахнула грудь и сверкнула глазами.

— Убей меня, потому что я ушла своей охотой из твоего дома!

Сын Гостя поднял ее с земли с суровым презрением и ответил, глядя в ее лицо:

— Я не жил в те зимы, когда мамонты бродили по этому острову, который стал их кладбищем! Зачем же я стану исполнять законы тех, чья жизнь угасает, как языки пламени в твоем очаге, потому что ты не бросаешь в него дров!

Мая подняла на него глаза. Он вздохнул с порывистостью оленя, делающего конец пути, и крикнул, звонко протягивая руку сестре:

— Ты ли это, Мая, моя сестра? Разве не ты завязала в мешке нас, кто путался в твоих ногах, мешая твоему счастью, нас, как волчат в капкане, разве не ты завязала в мешке? Или ты веришь в законы, дряхлые, как тенета, висевшие в тайге бесплодно тысячи зим?

Мая прикрыла веками блеск глаз, точно пряча их от гнева брата.

— Что же ты испугалась теперь. — говорил он с жалостью и гневом, — или муж твой опутал тебя новыми тенетами, такими же дряхлыми, как наши законы, а ты не можешь их оборвать?

Мая подняла голову и ответила гордо:

— Замолчи, господин, потому что трусы и слабые не обнажают груди перед ножом, как сделала я, а прячутся в темные углы, подставляя врагам свои спины! Но разве могла я проникнуть в. твои мысли, спрятанные в твоих глазах под глубокими пещерами лба!

Сын Гостя отвернулся. Сумерки быстро ползли сквозь мутные пленки пузырей, заменявших стекла, но света было много для зорких глаз якута. Он кивнул головой Мае.

— Хорошо! Теперь мы знаем друг друга — пусть будет так. Скажи мне, кто русский в твоей юрте, потому что вот русская одежда лежит в углу, и где твой муж, и почему вы пришли на этот остров из полей тунгузов?

Тогда Мая заговорила торопливо, точно ветер помогал так быстро шевелиться ее губам:

— Когда наши собаки… На следах к нашему жилищу нашли клочья одежды отца… А мы нашли труп его, обглоданный волками… На наших следах. Андрей, брат мой, на наших следах…

Сын Гостя сжал голову и удержал свои губы от крика. Мая вскинула руки, защищаясь от его гнева, и они поднялись над заревцом очага, как розовые шеи вспугнутых лебедей.

— Говори! — приказал Сын Гостя тихо. Говори! Я не слышал еще о смерти больного оленя, загнанного глупым законом мести в ловушку смерти, но я видел ее в пламени очага, а потому говори!

Мая покорно опустила руки.

— Тогда, тогда мы бежали! Я сказала мужу, что нужно бежать, потому что ты будешь мстить за меня и отца, а гнев твой ужасен, и капля крови отца лежит на руках наших, потому что он шел по нашим следам! И мы бежали к устью Лены со скоростью ветра, мы пришли сюда, потому что| думали, что ты не уйдешь из полей томузов, пока не исполнишь кровавого закона!

Сын Гостя слушал, не перебивая. Ему было тяжко дышать, и он, отвернувшись к выходу, глотал сухими губами воздух. Мая умолкла. Тогда, подняв клятвенно руки вверх, Сын Гостя заговорил отрывисто и глухо:

Так суждено умирать якуту! В снежных просторах неосторожным грызут горла волки! Лютые холода нередко делают навсегда негодными для движения их ноги! Дряхлые законы гонят их в ловушку смерти. Тот, кто уберегся в тайге, сожжет себя в урасе огненной водой! |Если его не иссушит проказа, не убьет черная оспа, так сожрут язвы чужой болезни, принесенной гостями, которым они по обычаю посылают на ночь своих жен! О, Мая!

Сын Гостя скрипнул зубами. Перед пламенем очага и на багровых тенях заката, бившего в дверь, он был страшен. Мая закрыла покорно лицо.

Русские, зажигающие солнца в своих избах, строят якуту избы, дают машины, делающие хлеб, а он бежит от них в тайгу и льды, чтобы эти места стали называться Кладбищем Якутов. Я не хочу так жить, Мая!

Он умолк. Мая слышала затихавший хрип в его простуженной груди и подошла ближе.

- Не плачет волк, — выговорила она тихо, — над охотником, попавшим в собственные тенета, но бежит прочь, ища безопасное логовище.