Михаил Скороходов - Путешествие на Щелье

Нас провожали: жена Буторина Манефа Ивановна, писатели, журналисты. На прощанье выпили по стакану шампанского. Манефа Ивановна отвела меня в сторонку, предупредила:

— Михаил Евгеньевич, если что случится с моим стариком, вы будете виноваты.

— Ну что с нами может случиться? — беззаботно ответил я. — На рожон не полезем, пойдем потихоньку вдоль берега. Нападет белый медведь, не страшно — вооружены до зубов. Не беспокойтесь…

А я отвел в сторонку ответственного секретаря Архангельского отделения Союза писателей Дмитрия Ушакова и передал ему запечатанный конверт.

— Вскроешь, если что случится. Договорились?

— Что ты, зачем? — сказал он растерянно.

— Возьми, спрячь. Так, на всякий случай. Ушаков сунул конверт в карман, мы обнялись. Все, можно отчаливать.

«Щелья» легла на курс, как говорят моряки. Весело тарахтит мотор. В стороне идет катер, на мостике- друзья, машут руками, что–то кричат, смеются.

— Пожалуй, Дмитрий Андреевич, самое трудное у нас позади, — говорю я. — Отчалили наконец.

Буторин молчит. Его скрюченные пальцы, покрытые бесчисленными ссадинами, впились в длинный шест, соединенный с рулем.

Первая остановка — в поселке Усть — Пинега. На здешней запани работала диспетчером племянница Буторина Дина. Мы разыскали ее в конторе, договорились, что придем к ней обедать, и вернулись на «Щелью». Буторин решил сменить винт.

— И этот вроде ничего, — сказал он, — но полной отдачи, по–моему, нет. Как ты считаешь?

— Давай все испытаем, выберем лучший.

— Поставим соломбальский, бронзовый. Действуя бревнами как рычагами, мы приподняли корму, сменили винт. Сделали круг по реке — скорость как будто увеличилась.

— Хорош, — удовлетворенно сказал Буторин. — Подкатим к Динкиному дому на «Щелье»?

— Стоит ли? Полкилометра туда, потом обратно. Лучше пешком.

— Пусть посмотрят!

Напротив дома, где жила Дина, «Щелья» лихо развернулась, от нее пошла волна и ударилась о мостки, на которых женщина полоскала белье.

— Полный подол воды из–за вас набрала, черти! — закричала она, смеясь и грозя нам кулаком. — Смотреть надо!

— А сама что ж не смотрела? — выключив мотор, спросил Буторин.

— Делом занята!

Посмеялись, привязали «Щелью» к бревну недалеко от мостков и отправились к Дине. Ее мать, сестра Буторина, жила в устье другой северной реки — Мезени, в порту Каменка, куда мы тоже собирались зайти Узнав об этом, Дина всплеснула руками:

— Может быть, мы там и встретимся! Я на той неделе буду у мамы.

— Можем тебя доставить туда на «Щелье», — Пред. ложил Буторин.

— На таком–то суденышке? Чтобы я согласилась? Ни за что.

— Стерлядью тебя кормить будем и дичью, — По. обещал я. — И постель тебе сделаем из гагачьего пуха.

— Утопите! Видела вашу «Щелью», ненадежное судно.

— У нас корабль непотопляемый, — важно заявил Буторин, поднимаясь.

Подойдя к обрыву, мы замерли: «Щельи» на прежнем месте не было. Увидели ее ниже по течению метров за пятьдесят. Кто–то оттолкнул ее, на наше счастье она приткнулась к песчаной косе. Досталось от Бутори–на жителям поселка, он ругал их на чем свет стоит.

Мотор завелся не сразу, и он успел отвести душу. В стороне стояли два парня и посмеивались.

— Дармоеды! — выкрикнул на прощанье Буторин. — Знаю я вас!

По–моему, над нами «подшутила» женщина, которую мы ненароком окатили волной.

На подходе к поселку Пинега «Щелья» налетела на песчаную мель. Оттолкнулись веслами, вышли на глубокое место. На буксире у нас — маленькая лодка, которую я окрестил «Щельянкой», сделанная из оцинкованного железа. Стал отводить ее от борта, Буторин в этот момент завел мотор. Буксирную веревку намотало на винт, мотор заглох.

— Вал полетел! — закричал Буторин. — Все!..

Я с недоумением смотрел на него: ведь мы захватили с собой стальную болванку для запасного вала, в крайнем случае выточим новый — Пинега рядом, там есть механические мастерские, чертеж у меня в кармане.

Но вал, конечно, не полетел. Освободили винт, буксир сделали покороче, пошли дальше. Впереди у нас долгий–долгий путь по рекам и озерам, по морям. До Мангазеи — три тысячи не простых — полярных километров.

Страннозвучное нездешнее слово «Мангазея» много лет звенело в моей душе, не давало покоя. По ночам мне виделся этот древний город–порт, окруженный частоколом, с пятью сторожевыми башнями, полярный Багдад, который ежегодно поставлял на рынки Европы и Азии сотни тысяч драгоценных соболей, бобров, чернобурых лисиц, белых и голубых песцов, горностаев, мамонтовые и моржовые бивни…