Морис Эрцог - Аннапурна

Ведь все четверо должны подниматься в лагерь IV; очевидно, плохое физическое состояние моих товарищей сильно подорвало их моральный дух.

В ущелье Миристи-Кхола появляются тяжелые облака, их необычный сероватый цвет внушает тревогу. Меня одолевают мрачные предчувствия. Не предвещает ли это начало муссона?

Даватондуп чувствует себя все хуже и хуже. С первой же группой я отошлю его в лагерь I. Сейчас он стонет, лежа в своем спальном мешке, и держится двумя руками за живот.

Снова идет снег. Залегаю в палатку и, лежа на надувном матрасе, начинаю дремать. Вскоре раздаются крики. Это наверняка Ляшеналь, я кричу в ответ. Сейчас, после многочисленных рейсов, следы на плато так перепутались, что звуковой сигнал будет очень кстати. Через несколько минут появляются Ляшеналь и Кузи.

– Нет смысла продолжать, – говорит Ляшеналь, – меня всего вывернуло наизнанку!

– А у меня адски болела голова, – прибавляет Кузи, – даже приняв аспирин и снотворное, я не сомкнул глаз.

– Если бы ты его слышал! – подтверждает Ляшеналь. – Он жаловался всю ночь, ему казалось, что череп раскалывается на части.

– Влияние высоты, – говорю я. – Вы правильно сделали, что спустились. А как другие? Пойдут ли они вверх с Лионелем?

– Знаешь, – объясняет Ляшеналь, – мы все неважно чувствовали себя наверху, особенно после того, как всю ночь шел снег. Я не могу тебе точно сказать. Думаю, что они дожидаются Лионеля, чтобы решить вместе с ним.

Входим в палатку. Ляшеналь явно наслаждается комфортом. У Кузи на спуске головная боль исчезла – знакомое явление: как только теряешь несколько сот метров высоты, все признаки горной болезни бесследно пропадают. Пока товарищи переодеваются и высушиваются, я иду к Ангаве выяснить насчет завтрака. Тут уж скупиться не приходится. Все резервы должны быть пущены в ход, чтобы поставить на ноги наших товарищей! При такой тяжелой работе они почти ничего не ели с позавчерашнего дня.

К моему большому удовольствию, сытный завтрак имеет у товарищей огромный успех. Вскоре мы растягиваемся на матрасах, и беседа идет уже в более оптимистичных тонах.

Внезапно палатка открывается, показывается взволнованное лицо Ангавы.

– Бара-сагиб, идут другие сагибы! Затем, после паузы:

– Бара-сагиб, слушай!

Действительно, до нас доносятся какие-то крики.

Так как снег валит непрерывно, я быстро надеваю гетры, штормовку и выхожу. В десяти метрах ничего не видно. Время от времени отчетливо слышу какие-то крики. Это, несомненно, сагиб, так как шерпы понимают друг друга на очень большом расстоянии. Голос доносится не со стороны лагеря III, а откуда-то гораздо ближе к гребню "Цветной капусты". Две возможности: или кто-то из лагеря III уклонился при спуске влево и попал в зону трещин, или это кто-нибудь из лагеря I, поднявшийся слишком высоко. Во всяком случае, очевидно, что опасность ему не угрожает, так как в горах можно всегда отличить сигнал бедствия. В свою очередь начинаю кричать. Несмотря на расстояние, неизвестный меня услышал, он как будто понял и уходит влево. Крики приближаются, я могу уже давать объяснения:

– Влево, все время влево, вдоль большой трещины… Я повторяю это, пока не доносится ответ:

– Понятно!

Через четверть часа к нам приближается белое, шатающееся привидение, в котором я с трудом узнаю Шаца.

– Где Ребюффа?

– Я спустился один!

– Как! Ты что, спятил? В плохую погоду и в такой обстановке! Это уж черт знает что!

Я чувствую, что мое лицо краснеет от гнева.

– Но послушай, старина, – оправдывается Шац, – я не мог поступить иначе, я чуть не сдох в лагере III и не только бы не смог помочь завтра Лионелю, но просто был бы там лишним ртом. Поэтому я и решился спуститься!

Я разозлен не на шутку. Кажется, впервые с момента отъезда экспедиции я выхожу из себя:

– Черт возьми! Находясь в весьма неважной форме, ты лезешь на рожон, причем абсолютно без всякой пользы! Представь себе, что Ангава не услышал бы твоих криков… Ты бы там и остался!

Ну ладно, что было, то прошло. Сейчас нужно, чтобы наш товарищ пришел в себя после пережитых треволнений. Горячий чай и сытная пища вызывают краску на его лице. В свою очередь он проникается царящим в лагере оптимизмом и видит будущее уже в более розовых тонах.

– Лионель добрался до лагеря III? – спрашиваю я.

– Он сильно задержался из-за глубокого снега. Спускаясь в тумане, мы с Гастоном наткнулись на него. Он был в таком приподнятом настроении, что мы вернулись с ним обратно.