Морис Эрцог - Аннапурна

– Осталось идти немного. После Тансинга всего два дня ходьбы до Индии. Теперь можно уже считать не дни, а часы. Все, о чем я мечтаю, – это хорошая больница с современной операционной, с массой медикаментов и бинтов, которые бы постоянно менялись… А главное – побольше ваты!

Дело в том, что за последнее время у нас стало очень мало ваты, хотя Удо использует все мало-мальски пригодные куски. Медицинский спирт кончился, и иглы приходится дезинфицировать в моем одеколоне.

– Слава богу, что с нами наш эскулап, – с признательностью замечает Ляшеналь. – Я просто не представляю, что бы мы делали без него!

– Тебя-то уж наверное тут не было бы! Но не кажется тебе, что он мог бы быть чуть-чуть… помягче? Черт побери, какую адскую боль он иногда причиняет! Видишь ли, этим хирургам наплевать, под наркозом человек или нет, они преспокойно режут, колют, кромсают. О, мы несчастные!

И какой мы устраиваем дуэт! Как приятно жаловаться!

Постепенно экспедиция привыкает к той бродячей жизни, которую мы ведем в течение многих недель. Иногда мы пробиваемся по скользким низким стенкам, разделяющим рисовые поля, но носилки слишком широки, и их приходится нести прямо по полю. Мне вспоминается, как в детстве я представлял себе средневековых феодалов, топтавших для собственного удовольствия созревший урожай. Иногда мы движемся гуськом по тропинкам, проходящим посреди странных маисовых полей с гигантскими растениями, возвышающимися более чем на метр над нашими головами.

Во время привалов носильщики на корточках усаживаются вокруг нас, по очереди затягиваются одной и той же сигаретой. Религия запрещает им дотрагиваться губами до сигареты, к которой уже прикасался другой, но они нашли способ преодолеть это затруднение: охватывая кончик сигареты большим и указательным пальцами, они прижимают губы к этому подобию трубки, вдыхают дым и таким образом, не прикасаясь к бумаге, получают невинное удовольствие.

При приближении к Тансингу погода улучшилась. Теперь мы жестоко страдаем от солнца. Мухи роями кишат на моих пропитанных гноем бинтах, и я ничего не могу с этим поделать.

Подходит какой-то брамин и обращается ко мне с какой-то длинной просьбой. Я бездумно отвечаю: "Атча! Атча!" Насколько я понимаю, он называет себя солнцепоклонником – не слишком удачный момент для такого признания: я от души желаю ему провалиться вместе с его солнцем!

Непрерывно жестикулируя, он продолжает свою длинную речь. Он меня утомляет, и я устремляю рассеянный взгляд на свежее, омытое дождем небо. Внезапно мое внимание привлекает некий предмет: если я не ошибаюсь, это зонтик, который брамин держит под мышкой!..

Во мне немедленно просыпается огромный интерес к его речам, и через несколько секунд мне удается втолковать ему, что его зонтик мог бы быть для меня весьма полезен. Мы продолжаем беседу в приятной тени: он держит зонтик надо мной, легкой рысцой двигаясь с носилками.

Через два часа мы приходим на место. В то время как Саркэ заставляет меня проглотить огромное количество бананов, до нас доносятся протестующие крики – это Анг-Таркэ бесцеремонно выпроваживает брамина.

Я спрашиваю нашего сирдара:

– В чем дело?

Он объясняет как может:

– Бара-сагиб, это вор, а не носильщик! Хочет, чтобы ему заплатили четыре рупии за переход. А где его груз, хотел бы я знать?

Мой брамин, видя, что я беспокоюсь о нем, подходит и бормочет что-то непонятное. Анг-Таркэ продолжает:

– Бара-сагиб, он говорит, что он работал, когда шел, и что он очень устал, и что ему следует заплатить за труд.

– Give him two rupus [111]. Горькое разочарование!

Мы уже приближаемся к Тансингу, и можно не опасаться, что носильщики сбегут. Все они мечтают дойти до "большого города" и бодро шагают вперед.

– Это Панзи!

– Не может быть!

Панзи, с которым мы расстались давно и о котором уже начали беспокоиться, подходит с невозмутимым видом со своей обычной приятной улыбкой, как будто он отлучился всего на несколько минут.

Все бросаются поздороваться с этим великолепным шерпом, совершившим девятнадцатидневный переход с одной лишь остановкой – в Дели, где он оставался в течение 48 часов.

– Почта!

Все в один голос восклицают:

– Почта?!

Это невероятно! В первый раз за все время мы получим свежие известия из Франции! Письма розданы, и лица скрываются за листами бумаги.

– Моя жена не вполне здорова, – поверяет мне Ишак. – Последнее письмо написано давно. Меня беспокоит, что с ней.