Луи Жаколио - Пожиратели огня

— Да, мы! Вы бы поступили благоразумнее, если бы покорились добровольно неизбежному, иначе вам придется исчезнуть!

— На это я готов!

— Но ваш час еще не настал. Великий Тайный Совет дает вам три месяца срока на размышление. Если до истечения этого срока вы не покоритесь нашим требованиям, то получите извещение о своем приговоре!

— К смерти, не так ли?

— Да, это единственное средство заставить исчезнуть человека, который мешает нам, и никакая власть в мире не может вас спасти от приговора Верховного Совета!

— Я удивляюсь только, почему, если вы можете помешать моему браку, вы еще добиваетесь моего отказа?

— Это тайна, и я ничего не могу сообщить вам об этом. Теперь нам ничего более не остается сказать вам, и вы будете доставлены обратно в вашу спальню точно так же, как были доставлены сюда. Будьте любезны, позвольте завязать вам глаза!

— А если бы я вздумал не позволить?

— Нам пришлось бы употребить силу.

— В таком случае пусть будет, как вы желаете! — сказал Оливье.

Но в тот момент, когда ему собирались завязать глаза, он вдруг вырвался из рук окружавших его людей и, подойдя к столу, за которым заседал таинственный ареопаг, громким и уверенным голосом произнес, обращаясь к председательствующему:

— Полковник Иванович, мы еще с вами увидимся и поговорим!

— Я не полковник Иванович! — возразил совершенно спокойным и ровным голосом тот, к кому были обращены эти слова.

— Так сбрось маску! — крикнул Оливье.

— Я не властен в своих поступках, но, чтобы ты не мог усомниться в правдивости моих слов, я испрошу разрешение открыть перед тобой мое лицо.

С этими словами председательствующий поднялся со своего кресла; остальные же товарищи последовали его примеру и, сойдясь в кучку, некоторое время довольно оживленно совещались между собой. Затем все заняли свои прежние места.

— Граф Лорагюэ д'Антрэг, дайте мне слово дворянина в том, что никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах, даже и ради спасения вашей жизни, не признаете меня, в случае если бы мы с вами когда-нибудь встретились!

— Что вы понимаете под этим? Что, встречаясь с вами вне этих четырех стен и зная, что вы принадлежите к преследующему меня тайному обществу, я должен в силу данного слова отказаться от справедливой мести по отношению к вам?

— Нет, я только требую от вас, чтобы вы ни перед кем не выказывали, что знаете меня; что касается вашей мести, то я ее не боюсь, и вы вольны поступать, как желаете и как знаете!

В последних словах говорившего слышалось столько пренебрежения, что вся кровь бросилась в голову молодому графу.

— Даю вам слово в том, что вы требуете. Но с другой стороны, объявляю, что, если, действительно, как вы говорите, мой брак не состоится, я ставлю на карту против вас и все свое состояние, и все свои силы, и все свое мужество! До последнего издыхания у меня не будет иной задачи в жизни, иной цели, как только месть!

Резкий злобный смех был ответом на слова Оливье, после чего неизвестный председатель медленно приподнял свою маску, и глазам молодого графа представилось старчески бледное бесцветное лицо, обрамленное густой серебристой, как иней, седой бородой. Оливье д'Антрэг жадно впился глазами в это лицо, наполовину скрытое чересчур густой бородой, стараясь запечатлеть в своей памяти эти черты. Но в лице этом не было ничего характерного, ничего выражающего недюжинную силу, ум и энергию; оно скорее напоминало собою восковую маску, обрамленную театральной окладистой бородой, нечто, скорее напоминавшее ряженого, чем живого человека в его естественном виде.

Но прежде, чем молодой граф успел взвесить и сопоставить все эти впечатления, неизвестный уже снова надел маску, лампа погасла, и вся зала вместе с присутствующими погрузилась во мрак.

На графа снова надели повязку, затем подняли на воздух и понесли. Вероятно, в повязке заключалось что-нибудь наркотическое, потому что молодой человек снова впал в забытье, а когда проснулся, то уже было около двенадцати часов ночи.

— Это был сон, кошмар! — уверял себя Лорагюэ.

Но мелочи и подробности всего происшедшего убеждали его в противном. Прежде всего граф вскочил с дивана и исследовал ту стену, которая казалась ему раздвинувшейся этой ночью. Ни малейшего признака какого бы то ни было механизма.

«Да наконец соседний дом принадлежит князю Барятинскому, этому блестящему джентльмену, — думал граф. — Во всяком случае, мошенники и шантажисты не могут заседать у него в доме».