Бенгт Даниельссон - Счастливый остров

Однако именно ничтожная численность населения, изолированность острова и его относительная бедность природными ресурсами (вывозится только копра, жемчужниц в лагуне атолла нет) пока сдерживали развитие здесь капиталистической эксплуатации в ее наиболее тяжелых формах. Но в условиях колониализма это не более чем временная отсрочка.

Очень красноречиво говорит об этом сам автор в разных местах своей книги, а особенно в заключении.

«Естественно, трудно предсказать, — пишет Даниельссон, — через сколько лет… придет конец исключительному положению Рароиа. Но, во всяком случае, нет никакого сомнения, что детей раройцев ждет гораздо более трудная, суровая, грустная и сложная жизнь, чем та, которая выпала на долю их родителей. Уже сказывается влияние Таити, и оно будет расти по мере развития сообщений. Новые, вредные для здоровья продовольственные товары вытеснят из меню раройцев те старые блюда, которые еще сохранились. Все больше и больше островитян окажется жертвами алкоголя.

Постепенно придет конец простым и идиллическим условиям жизни» [2] Б. Даниельссон, Счастливый остров, стр. 234, 235. .

«С какой стороны ни смотри, — заключает автор, — приходишь все к одному и тому же выводу: даже если мы в будущем снова попадем на Рароиа, нам уже не суждено увидеть наш счастливый остров» [3] Там же, стр. 235. .

Ясно видя недолговечность той островной идиллии, какая сохранилась почти чудом до наших дней среди колониальных владений империализма в Океании, Даниельссон, конечно, даже и не пытается указать какой-то правильный выход, путь спасения для туземцев. Он мрачно смотрит на их будущее, не видит того, что близкий крах всей системы колониализма приобщит угнетенные народы и племена к мировой культуре и прогрессу.

Читатель, однако, скажет спасибо автору уже за одно то, что он правдиво описал порядки и нравы на своем «счастливом острове».

А это имеет очень большое значение, и вот почему.

Одна из важнейших задач этнографической науки состоит, как известно, в изучении первобытно-общинного строя, его развития и разложения. Высказывались разные взгляды на эту древнейшую эпоху человеческой истории. Одни ученые и мыслители склонны были идеализировать эту эпоху, рисуя ее каким-то золотым веком, так смотрели на вопрос, например, французские просветители XVIII в., создавшие идиллический образ «доброго дикаря». Другие, наоборот, изображали в самых мрачных красках дикарское прошлое человечества, как период людоедства, постоянных войн, зверских нравов; таком был взгляд некоторых буржуазных эволюционистов XIX в.

Льюис Морган и особенно Фридрих Энгельс первыми дали верную оценку людям общинно-родовой эпохи, показали и положительные и отрицательные черты этого строя. Основой такой оценки послужило главным образом изучение быта индейских племен Северной Америки (ирокезов и других). Морган и Энгельс заложили начало серьезному научному изучению проблемы первобытно-общинного строя, дальнейшее его изучение требовало привлечения нового, более обширного и разнообразного сравнительного материала. Между тем по мере развития науки о первобытности как части этнографической науки все более сокращался пригодный для этого фактический материал: наиболее отсталые племена внеевропейских стран, сохранившие у себя больше всего черт общинно-родовых порядков, быстро исчезали под натиском колонизаторов, а те, которые выживали, неизбежно утрачивали свой самобытный социально-экономический и культурный уклад. В наши дни этнограф-марксист, желающий уточнить и расширить на новом материале учение о первобытно-общинном строе, располагает лишь очень немногими, прямо единичными кусками такого материала. Только в самых укромных, малодоступных уголках земного шара поныне сохранились мелкие племена, не испытавшие или сравнительно мало испытавшие тлетворное воздействие колониализма и капиталистической «цивилизации».