Бенгт Даниельссон - Счастливый остров

Нас выручила «Моана».

От прочих шхун «Моану» отличало лишь одно: в ее трюмах лежал груз, предназначенный для Рароиа. Мы отнесли свой багаж и двух котят (нас предупредили, что на Туамоту много крыс) в каюту, которая по каким-то неведомым причинам именовалась салоном, и обнаружили, что для нас самих уже не остается места. Впрочем, это обстоятельство должно нас только радовать, — уверяли в один голос все, кому когда-либо приходилось иметь дело со здешними шхунами и, в частности, с «Моаной». Действительно, в «салоне» прочно утвердился смешанный аромат несвежей копры, бензина и плесневелой муки.

Без особого огорчения мы разместились на палубе в обществе нескольких обитателей Маркизских островов, которые немедленно вызвались проинструктировать нас, как устроиться, чтобы не скатиться во сне за борт, и радушно угостили загадочным зеленым пуддингом прямо из ржавого таза.

Затем мы поспешили сойти на берег, чтобы попрощаться со своими друзьями, однако последние почему-то без особого доверия встретили наше радостное сообщение, что все готово к отплытию. Мы очень скоро поняли почему. Шхуна должна была выйти в море не позже пяти часов вечера, а в шесть капитан объявил, что отплытие откладывается до девяти. Еще раз простившись с друзьями, лица которых выражали возрастающее сомнение, мы прибыли на судно ровно в девять и не увидели на нем ни души.

— Забастовка, — объяснил старик таитянин, восседавший на одной из старинных пушек, врытых в землю и служащих для швартовки судов. (Трудно придумать более разумное применение для пушек!)

— Забастовка? — повторили мы недоуменно.

— Вот именно, — подтвердил старик. — Матросы давно не были в Папеэте. Хотят повеселиться. Капитан идет в кабак, говорит: «Пора отваливать…» Матросы кричат: «Сгинь! Нам хорошо и здесь». Многие так пьяны, что совсем языком не ворочают. Бывает, что бастует капитан, а то моторист или еще кто-нибудь.

«Забастовка» длилась три дня. А на четвертый день в городе пошел новый фильм с популярным артистом в главной роли, и вся команда отправилась в кино.

Все это время мы предусмотрительно оставались на берегу, чтобы шхуна не приелась нам еще до выхода из Папеэте, но по утрам приходили со своими котятами в гавань справиться, как с отплытием. И каждый раз нас встречали только сочувственные жесты. Мы уже готовы были потерять всякую надежду, когда на пятый день совершенно случайно обнаружили, что матросы «Моаны» выбирают концы. Подхватив котят, мы побежали к шхуне. Команда явно испытывала небывалый прилив энергии (должно быть все деньги были пропиты!), и не успели мы ступить на палубу, как заворчали моторы. А еще час спустя мы покачивались на волнах в открытом море, направляясь к лабиринту коралловых островов и рифов, именуемому Туамоту.

За последние сутки стоянки в гавани шхуна превратилась в настоящий Ноев ковчег. На самом носу теснился десяток свиней, тут и там из-под брезентов и ящиков выглядывали куры и петухи, на крышке люка торжественно возлежала корова, а на средней палубе резвились две козы, игриво бодая каждого, кто оказывался поблизости.

Кроме наших приятелей-маркизцев, которые не переставали жевать свой удивительный пуддинг, в число пассажиров входило несколько островитян с восточной части архипелага Туамоту, двое таитян, собиравшихся искать клад на необитаемом острове, и миссионер в голубой сутане. Кладоискатели, как и полагается, держались поначалу отчужденно и замкнуто, но тем общительнее оказался миссионер. Он охотно развлекал нас игрой на гармонике и остроумными анекдотами. Кажется, единственное, что омрачало его веселье, была мысль о том, как заставить верующих своего «прихода» отказаться от варварского, по мнению слуги господня, обычая целовать друг друга в пуп при встрече и расставании. Во всяком случае, он то и дело возвращался к этой мрачной теме.

Впрочем, несмотря на некоторое несходство интересов, пассажиры быстро подружились, и вскоре мы в полном согласии перекатывались по кренящейся палубе, с увлечением обсуждая тайны Туамоту, бессмертие души и непостоянство цен на копру, между тем как «Моана» медленно, но упорно рассекала могучие валы, все дальше уходя от Таити.

С тех пор как в начале 1606 года португальский мистик и мореплаватель Кирос, мечтавший открыть новый материк, обитателей которого он мог бы обратить в истинную католическую веру, увидел впервые острова Туамоту, подход к этому архипелагу справедливо относят к наиболее трудным и опасным. Впоследствии так и не удалось точно установить, какие именно острова открыл португалец. Это объясняется не только несовершенством навигационного искусства семнадцатого века, из-за чего Кирос нередко предоставлял силам небесным самим прокладывать курс, но и сложностью географических условий. Острова Туамоту удивительно похожи один на другой — это в сущности не что иное, как коралловые рифы. Они возвышаются над водой всего лишь на несколько метров, и найти их бывает подчас так же трудно, как и обойти. Но еще более осложняет плавание в этих водах то обстоятельство, что многие из рифов вообще не выходят на поверхность, представляя собой опасные и плохо изученные подводные банки. К этому следует добавить, что между островами образуются сильные и предательские течения и что в период с декабря по март здесь часто бушуют ураганы. Недаром Туамоту называют еще «Опасные острова» и «Лабиринт».