Елена Блаватская - Письма из пещер и дебрей Индостана

Сначала, боясь быть изобличённым, гуру отказывался и призывал небо и богов во свидетели, что в вампире действительно проживал сын дома; но потом, когда бабу (сам глубоко изучивший все штуки браминов) доказал ему, что его выдумка не в состоянии была выдержать критики, так как подобной трансмиграции в Шастрах не находится, – он поддался, потребовав только 10 рупий и молчания… Таким образом дело было слажено, и старуха успокоилась.

Когда мы подходили к высоким воротам дома, Шамрао вышел к нам на встречу с сияющим лицом… Боясь насмешек, или же не находя ни в современных положительных науках вообще, ни в Геккеле, в частности, чего-либо положительного, на чтò бы сослаться в вопросе об этой новой трансмиграции, он нам не объяснил, почему вдруг всё переменилось к лучшему. Он только довольно неловко заметал, что старуха-мать, вследствие ей одной известных таинственных и новых соображений, успокоилась за судьбу сына, а затем не намекал более на эту маленькую неприятность. Зато он сделался ещё приветливее и веселее и умолял нас «из чистой любви к науке» отправиться с ним в этот вечер на религиозную тамашу . Известная на весь околоток джадувалла (заклинательница, колдунья) находилась в то время под влиянием семи богинь , семи сестёр, которые все поочерёдно овладевали ею и пророчествовали её устами…

Мы с радостью согласились и стали с нетерпением ожидать вечера.

Буддист, член Теософического общества

Чтобы рассеять неприятное впечатление утренней истории, Шамраò предложил нам, между тем, сидеть у открытой двери молельни и взирать, как он будет совершать свои утренние обряды, поклонение богам. Для нашей любознательности ничего не могло быть приятнее этого, и мы, усевшись на веранде, стали наблюдать за ним в широкое, заменяющее дверь, отверстие…

Было девять часов утра, обыкновенный час утренней молитвы туземцев. Шамраò пошёл к колодцу приготовиться и «одеться» как он выражался, тогда как злые языки сказали бы: «раздеться». Через несколько минут, вернувшись в одном дотти, как за столом, и с непокрытою головой, он направился прямо к кумирне. В то самое время, как он входил туда, раздался громкий удар привязанного к потолку молельни колокола, который и не переставал звонить во всё время обрядов. Звонарь оставался невидимым; но бабу сообщил нам, что то звонит мальчик с крыши…

Шамраò вошёл правою ногой и очень медленно. Затем он подошёл к алтарю и сел, поджав и скрестив ноги на низенькую, стоявшую перед ним скамеечку. В глубине комнаты на алтаре, похожем на модную этажерку, стояли расположенные на покрытых красным бархатом полукруглых полках домашние боги. Идолы были из золота, серебра, меди и мрамора, смотря по достоинству и заслугам. Сам алтарь находился под куполообразной беседкой из сандалового с великолепною резьбой дерева; а по ночам эти боги и приношения покрывались огромным стеклянным колпаком от крыс.

Пока мы с любопытством рассматривали всё это, Шамраò, бормоча всё время молитвы, наполнил золой горсть левой руки и, закрыв её на минуту правой, налил в неё воды и, растерев золу между ладонями, стал проводить большим пальцем правой руки линию от кончика носа до средины лба, а отсюда к углу правого виска, а потом назад – от правого к левому. Совершив эту разрисовку своей физиономии, он стал по порядку натирать той же мокрой золой горло, живот, левую руку, грудь, правую руку, плечи, спину, уши, глаза и голову; после этого, направясь в угол комнаты к освящённому фонтану, он трижды окунулся с головой, как был в дотти, в огромной полной водою бронзовой купели, откуда и вынырнул, изображая собою неуспевшего высохнуть на солнце толстого тритона. Эта операция завершила первое действие.

Действие второе началось молитвами сандля – религиозной медитацией – и мантрами , которые набожные люди повторяют по три раза в день, утром с восходом солнечным, в полдень и на закате солнца. Он громко произносил имена 24 богов, и каждое имя сопровождалось ударом колокола. Кончив, он сперва закрыл глаза, заложил уши ватой, а двумя пальцами правой руки левую ноздрю и, шумно вытянув воздух правой, захватил большим пальцем и другую ноздрю, крепко сжав губы, чтобы не дышать. В этом положении всякий благочестивый индус должен мысленно повторить некий стих с метром Гайатри : то священные и непроизносимые слова, которые ни один индус не осмелится повторить громко, и, даже читая их мысленно , удерживает насильственным образом дыхание, чтобы не вдохнуть в это время чего-либо нечистого. Дав честное слово не повторять всего стиха, я могу однако, привести отрывочные фразы; молитва начинается так: