Елена Блаватская - Письма из пещер и дебрей Индостана

У меня даже побежали мурашки по телу, когда его лучистые, спокойные глаза встретились с моим любопытным взглядом. Но и тут глаза эти мне ничего не сказали. Нет сомнения, он владеет собой ещё лучше такура.

Между тем полковник не переставал волноваться.

– Но ведь я же не знаком с обрядностями! – жаловался он. – Как же мне быть? И что же мне делать с салиграмом ?

– Этот салиграм обладает сильными свойствами и без лишних джапам (церемоний), и я даже обязан вас предупредить… – отвечал Ананда.

– Что такое? расскажите, умоляю вас…

– Этот камень представляет Гопала-Кришну. [248]Тот, кто носит его при себе, должен избегать встречаться с коровами. Иначе коровы, целое стадо их, бросятся бежать с радостным мычанием за обладателем такого салиграма . Он привлекает их неудержимой магнетической силой…

Я посмотрела на Ананду-Свами в удивлении. Смеётся он, что ли, над нами? Но его лицо было, как и всегда, серьёзно и бесстрастно.

Полковника чуть-чуть не передёрнуло.

– Это так, – вставил словечко Мульджи. – У моего деда был такой салиграм , и коровы такура Видванского, у которого он служил деваном (министром), чуть было раз не забодали его, ласкаясь к нему.

– А ведь Маттра полнехонька коров, полковник, да вдобавок ещё священных ! – пригрозила я, еле удерживаясь от смеха.

– А «священных макашек» там ещё больше! – ввернул словцо бабу.

– Ну, это для того, чтобы не снимать с тебя лишних фотографий, бабу, – язвительно заметил благочестивый Мульджи. – Тебе-то уж нечего помогать мам-саиб. Она не обязана уважать наших верований, а ты – индус.

– Мы обязаны, как теософы, уважать все верования, – сентенциозно произнёс президент. – Но не в том дело, а в вопросе, как мне употребить с пользой салиграм ? Впрочем, я посоветуюсь об этом с такуром, – добавил он, как-то разом успокаиваясь. – Что это у вас за бамбук, Ананда-Свами? – внезапно вопросил он, занявшись новым предметом и с любопытством разглядывая висевшую на руке аскета палку.

– Это хануманта-бера … магический жезл всех мадрасских аскетов, – предупредил бабу ответ.

– Так ли это? – переспросил полковник с сомнительным доверием к познаниям бабу. – Могу ли я просить вас, Ананда-Свами, дать мне на этот счёт несколько подробностей?.. Я читал про такой жезл в сочинениях Жаколио. Правильно ли он его описывает?

– Нет; потому что он собирал свои сведения от тех, которые сами ничего не знали о дэнде (название жезла) и греховно обманывали его.

– Ну, а нам вы можете дать историю этого вашего бамбука и сказать, почему он считается магическим и называется «ханумановским»?

– Вам могу. Вы теософы и имеете право на наше доверие. Я к вашим услугам. Спрашивайте.

– Так почему, например, отвергая богов, как сказки, вы между тем носите посвящённые Шиве и Хануману предметы? Что это за тайна?

– В этом нет ни малейшей тайны. Всё дело в том, что в нашей мифологии нет той басни, которая не была бы основана на истине. Я ношу рудракши и дэндане не потому, что брамины вздумали окружать эту истину туманом той или другой басни, а потому, что дерево и плод, из которого они сделаны, имеют сами по себе свойства, полезные для некоторой предвзятой мною цели.

– Однако, это довольно рискованное для вас дело. Те, кому вы не объясните сущность дела и причину такого действия, не увидят между вами и хатха-йогами никакой разницы.

– Отрешившись от света, мы не видим причины озабочиваться тем или другим его мнением о нас. Люди могут думать о нас что им угодно.

– Вы сейчас говорили о полезных для вашей цели свойствах дерева и плода дэнды и рудракши . Не можете ли вы нам сообщить кой-чего об этих свойствах?..

– Я могу вам сообщить лишь мёртвую букву легенды и основанной на ней обрядности. Настоящий смысл открывается нам только после третьего посвящения.

Два глубокие вздоха раздались одновременно в шарабане. Но лицо Ананды осталось бесстрастным, хотя он и взглянул мельком на Нараяна.

– Хануманта-бера (дерево Ханумана) растёт лишь на Удаягирских холмах, [249]в Мадрасском президенстве, – начал Ананда своим тихим, однообразным голосом. – Хануманта-бера – любимое дерево обезьян породы Ханумана, и поэтому оно сделалось священным и названо в его честь. Одни невежды-материалисты способны видеть в Ханумане настоящую обезьяну, а в ней – бога. Хануман называется у нас в мифологии ваханом Рамы, то есть седалищем или физическим прототипом того, кто сам представляет олицетворение качеств солнца. [250]Хануман – прародитель дравидов, расы во всём отличной от браминов севера, и назван ваханом Рамы потому, что наши предки были вполне детьми солнца, сурьявансами , союзниками солнца юга и тропиков, как и союзниками великого «царя-солнца» в смысле метафорическом. Хануман, короче сказать, если взирать на него в смысле символическом, есть коллективно взятое представление южных народов, даже на Западе, исторически он Бхимасена, сын Кунти, тётки Кришны, с отцовской стороны, а мифологически – сын Вайю, бога воздуха, хранитель и перевозчик при реке Вираджайя , индусского Стикса, которую каждому смертному приходится переезжать в мире теней и которой никому не переехать без помощи Ханумана . Смысл этого тот, что прежде чем человек достигнет, в других и более совершенных мирах, той точки прогресса, когда он не станет более нуждаться в грубо-объективном образе, он должен начать с исходной точки человечества, под видом обезьянообразного человека, со всеми его животными страстями и инстинктами. Дабы сделаться дэвом , следует сперва родиться человеком. Надо завоевать каждый шаг, каждую ступень, ведущие к высшему прогрессу личными усилиями и заслугами . Не трудно понять, почему брамины учат, что эта река Вираджайя , имеющая, по их учению, такое огромное символическое значение в нашей духовной эволюции, охраняется Хануманом, и затем почему и сам бог-обезьяна находится в таком почёте. [251]Купаясь, каждый брамин обязан, при восходе солнца, закрывая пальцами обеих рук ноздри, уши, глаза и рот и сосредоточивая всё своё внимание на священном четверосложии «Вираджайя», произнести его трижды и громким голосом. Особенно обязателен этот ежедневный обряд для браминов-брахмачарьев…