Дмитрий Наумов - В начале было слово. Записки путешественника

– Да я голову даю на отсечение, что это- Коля.

– Возможно. Только этот Коля, судя по его реакции, понял, что звал ты его не для того, чтобы вспомнить совместно проведенные дни на колхозном поле с пузырем, а понял, что его опять будут бить двое чужих неизвестных мужиков. Мягче надо с людями, ласковости в голосе прибавь.

– Да, – несколько растерянно сказал Саша, – столько времени прошло.

Дальше шли молча. Прошли всю совершенно безлюдную деревню насквозь, и подошли к крайнему старенькому дому, стоявшему от леса в нескольких десятках метров.

– Это здесь, – сказал Саша, снимая рюкзак с плеча. Вот в этом доме жила моя бабушка – Головина Пелагея Ивановна.

– А кто сейчас здесь живет? Разве не родственники?

– Да нет, родственников здесь не осталось. Мы узнали о смерти бабушки из письма от сельсовета через несколько месяцев после того как ее похоронили. Отца тогда уже не было в живых. В пятидесятые годы он работал в институте у Курчатова. Тогда о радиации никто ничего не знал и они радиоактивные материалы носили в обычных эмалированных ведрах. Только свинцовые фартуки одевали. А в конце шестидесятых он и помер. А я вот только сейчас сюда к бабушке собрался …

– Понятно. А с чего ты взял, что нас здесь пустят на постой? – история становилась совсем грустной.

– Пустят. Наверняка пустят. Бабушку в деревне все знали и уважали. Авторитетная была бабушка. Знала много загадочных историй и присматривала за могилкой Анны Павловны Керн. Должны пустить, – последнюю фразу Саша сказал уже уверенным голосом.

– Это какой Анны Павловны? Той самой? – у меня от удивления опять зашумело в голове.

– Да, той самой. Пушкинской Музе.

Саша продекламировал первое четверостишье А.С. Пушкина, посвященное Анне Керн.

– А что, она где-то здесь похоронена? – я и представить себе не мог, что Анна Павловна Керн похоронена в такой глуши.

– А где еще должен был быть похоронен член масонской Ложи “Великого Востока Франции” – прямого идейного наследника Ордена тамплиеров. Ты же помнишь из истории, что восстание декабристов в 1825 году готовили члены тайного общества “Полярная звезда”. Только это было не просто тайное общество, а отделение масонской Ложи. Александр Сергеевич занимал к тому времени низшую ступень посвящения братства Свободных Каменщиков – подмастерье.

– Ну, да, до прораба не дотянул …

– Причем здесь “прораб”, деревня! – Александр от возмущения даже покраснел, – были три основные ступени посвящения – подмастерье, член братства и мастер-каменщик.

Так вот, после подавления восстания на Сенатской площади многие члены Братства были казнены и сосланы, а многих и не вычислили, поскольку конспирация в Ложе была еще почище, чем в нашем КГБ. До нижней ступени следователи не докопались. Пушкина на всякий случай отправили в Михайловское, а Анна Керн уехала в Торжок. Больше они, кстати, не виделись.

– Чего ты разошелся, – настала моя очередь возмутиться, – Следователи не докопались, а ты, гляди-ка, докопался. Приятно, когда так живенько рассказывают о тайнах нашей истории, только тебя постоянно куда-то заносит. Прошлый раз ты тоже рассказывал о Великой Французской революции так, как будто сам разбирал Бастилию… “Робеспьер, Марат, моя жена, якобинцы…” А за “деревню” еще ответишь.

– Ладно, не обижайся, – пошел на попятную Саша, – надо было до конца выслушать то, что я тебе рассказывал там, в роще. Сейчас бы не ёрничал.

Пока мы с Сашком так препирались, из дома вышла женщина средних лет, в светло-сиреневом платье и платком на голове. Поздоровавшись, она спросила, кого мы разыскиваем.

– Я Головин Александр, внук Пелагеи Ивановны, если Вы такую помните, она жила в этом доме, – Саша, когда хотел войти в доверие всегда говорил таким голосом, что ему не верить было невозможно. Скорее всего, дело было в тембре и модуляции голоса. И если бы он сказал, что он внук последнего из Великих Магистров Ордена тамплиеров Жака де Моле, поверил бы, кажется, даже следователь императорского ведомства, распутывающий клубок тайных связей масонской Ложи петербургской “Полярной звезды”.

– Да уж конечно, как же, я помню Пелагею. Да и Вас я, по-моему, помню. Вы были тогда таким же светловолосым мальчиком. Мне кажется, что Вы особо не изменились.

– Простите, как Вас зовут, – Cаша был само обаяние.