Джонатан Свифт - Путешествия в некоторые отдаленные страны Лемюэля Гулливера сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей

Тогда же тремстам портным было поручено сшить мне костюм. Я стал на колени. Портные приставили к моему туловищу лестницу; по этой лестнице один из них взобрался ко мне на плечо и спустил отвес от воротника до полу, чтобы определить длину кафтана. Рукава и талию я смерил сам. В городе не нашлось ни одного дома, где можно было бы разложить части костюма. Поэтому портным пришлось работать в моем замке. С виду костюм был похож на те одеяла, которые английские дамы изготовляют из разных лоскутков. Только лоскутки здесь были одного цвета.

Стряпали мне триста поваров. Они жили вместе с семьями в маленьких удобных бараках, построенных возле моего дома, и были обязаны готовить мне по два блюда на завтрак, обед и ужин. Я брал двадцать лакеев и ставил их на стол; сотня их товарищей прислуживала внизу, на полу: одни подносили кушанья, другие таскали на плечах бочонки с вином и всевозможными напитками. Лакеи, стоявшие на столе, ловко поднимали все это на подъемных блоках ко мне на стол, как у нас в Европе поднимают ведра воды из колодца. Каждое блюдо я проглатывал в один прием, каждый бочонок вина осушал одним глотком. Здешняя баранина по вкусу уступает нашей, зато говядина превосходна. Раз мне достался такой огромный кусок филея, что пришлось разрезать его на три части, но это был исключительный случай. Слуги изумлялись, глядя, как я ем говядину вместе с костями, как у нас едят жаворонков. Здешних гусей и индеек я проглатывал обыкновенно в один прием. Надо отдать справедливость — птицы эти гораздо вкуснее наших. Мелкой птицы я брал на кончик ножа по двадцать или тридцать штук сразу.

Его величество, наслышавшись о моем образе жизни, заявил однажды, что будет счастлив (так было угодно ему выразиться) отобедать со мной вместе с августейшей супругой и молодыми принцами и принцессами. Когда они прибыли, я поместил их на столе против себя в парадных креслах, с личной охраной по сторонам. В числе гостей был также лорд-канцлер казначейства [9] Лорд-канцлер казначейства — министр финансов. Флимнап с белым жезлом в руке. Он злобно посматривал на меня, но я делал вид, что не замечаю его взглядов, и ел более обыкновенного, во славу моей дорогой родины и на удивление двору. У меня есть основания думать, что это посещение его величества дало повод Флимнапу уронить меня в глазах императора. Флимнап всегда был моим врагом, хотя обходился со мной гораздо ласковее, чем того можно было ожидать от его угрюмого нрава. Он поставил на вид императору плохое состояние государственного казначейства. «Мы, — сказал он, — вынуждены прибегать к займам за большие проценты. Наши банкноты расцениваются очень низко. А между тем содержание Человека-Горы обошлось уже его величеству более полутора миллионов спругов (самая крупная золотая монета у лилипутов величиной в маленькую блестку)». В заключение он прибавил, что император поступил бы весьма благоразумно, если бы при первом удобном случае выслал меня за пределы империи.

На мне лежит обязанность обелить честь одной невинно пострадавшей из-за меня почтенной дамы. Канцлеру казначейства пришла в голову фантазия приревновать ко мне свою супругу. Злые языки насплетничали ему, будто ее светлость воспылала безумной страстью к моей особе. Слух о том, будто она тайно приезжала ко мне, наделал много шума при дворе. Я торжественно заявляю, что все это самая бесчестная клевета. Ее светлость действительно была дружески расположена ко мне и не раз навещала меня. Но это делалось всегда открыто, причем с ней в карете сидели еще три особы: сестра, дочь и подруга. Такими посещениями удостаивали меня нередко и другие придворные дамы. Призываю в качестве свидетелей моих слуг: пусть кто-нибудь из них скажет, видел ли он хоть раз у моих дверей карету, не зная, кто находится в ней. Когда карета подъезжала к моему дому, слуга тотчас докладывал мне, кто приехал. Я немедленно выходил к дверям. Почтительно поздоровавшись с прибывшими, я брал карету с парой лошадей (если она была запряжена шестеркой, форейтор всегда отпрягал четверых) и ставил ее на стол. Предварительно я укреплял по краям стола, во избежание несчастных случаев, передвижные перила высотой в пять дюймов. Очень часто на моем столе стояли четыре кареты с элегантными дамами. Сам я садился в свое кресло и наклонялся к ним.

В то время как я разговаривал с дамами, сидевшими в одной карете, другие кареты тихонько кружились по моему столу. Я очень приятно провел в таких разговорах много послеобеденных часов. Но ни Флимнапу, ни двум его соглядатаям, Клестрилю и Дренло (пусть они делают что угодно, а я назову их имена), никогда не удастся доказать, чтобы ко мне являлся кто-нибудь инкогнито. Только однажды меня тайно посетил государственный секретарь Рельдресель. Но, как я уже говорил выше, он действовал по специальному повелению его императорского величества.