Александр Федоров - Герцогиня Чёрной Башни. Хроники Паэтты. Книга II

Кое-как расцепив судорожно сжатые пальцы, Бин медленно протянул руку к пологу. Боязливо коснулся его, будто боясь, что тот окажется горячим или отравленным. Затем, собравшись с духом, внезапным резким движением он отодвинул полупрозрачную ткань.

И невольно отпрянул. Потому что на ложе лежала мумия. Кожа, ссохшаяся до состояния отполированного дерева, туго обтягивала череп, словно между ними не было ни мышц, ни жира. Жидкие блёклые волосы цвета грязной седины в беспорядке разметались по некому подобию подушки. Отвратительный провал беззубого ссохшегося рта. Тщедушное тельце, одетое в какое-то рубище, с равным успехом могло принадлежать как мужчине, так и женщине. Руки, словно сухие веточки, были сложены на груди. Единственное, что жило на этом, казалось бы, мёртвом теле – глаза. Огромные распахнутые и немигающие глаза лирры. Они смотрели в одну точку, никак не отреагировав на появление гостя.

И тут Бина скрутило, подломив ноги. Прямо изнутри, из его головы, ударил чёткий, словно налитый металлом, голос:

– Найди меня!

– Что?.. – падая на колени, прохрипел Бин, хотя прекрасно расслышал приказ.

– Найди меня, – так же, как и в прошлый раз, тяжёлый женский голос звучал прямо в черепной коробке. – Приди и найди меня.

– Но… – несмотря на то, что голос мумии звучал прямо в голове, до Бина словно не доходил смысл сказанных слов. Он отупело мотал головой, пытаясь прийти в себя и понять, что тут вообще происходит.

– Мэйлинн… – тяжёлым каменным шаром упало слово на его измученный мозг, и Бин отключился…

***

Бин открыл глаза. Вокруг была темнота, но не сырая и холодная, как в комнате говорящей мумии, а влажная и жаркая. Был разгар лета. Месяц, именуемый жарким 2 2 Жаркий – наименование второго месяца лета. Соответствует нашему июлю. , полностью оправдывал своё название. Жара стояла адская. Почти как тогда, шесть лет назад, когда… Когда они впервые встретились с Мэйлинн…

Это имя снова больно отозвалось в груди, и Бин был бы не прочь отключиться вновь, но он знал, что этого не будет. То был лишь сон, который, правда, преследовал его неотступно уже несколько недель, но, тем не менее, не переставал быть от этого лишь сном. А это была реальность. Реальность, от которой уже не убежишь…

Бин знал, что сейчас едва ли прошло более часа после полуночи. Так же, как и знал то, что теперь уж не уснёт до самого утра. Этой ночью он снова был обречён на метания в жаркой влажной кровати на сбитой, скомканной простыне и колючей, раскалённой добела подушке.

Мэйлинн… Против воли это имя всё крутилось в голове, подобно мечущейся по клетке птице. Несмотря на всю боль, что причиняли Бину воспоминания об удивительной лирре, он бережно лелеял их, словно скряга, ласкающий пальцами золотые монеты.

К сожалению, воспоминания были весьма отрывочны – Бин словно вспоминал сон, который видел когда-то. Какие-то куски держались в памяти очень ярко – их первая встреча в Пыжах, бегство от подружки Оливы… Остальные моменты были куда тусклее – смутные обрывки и образы. Они были где-то с Мэйлинн, но где – Бин никак не мог вспомнить. В памяти ярко отпечатались какие-то секундные сцены: вот Мэйлинн изящным взмахом кинжала повергает какого-то типа, который пытался пырнуть его, Бина; очень ярка была сцена, когда он, почему-то снизу, словно с пола смотрит на кровать, на которой сидит лирра, наставив на кого-то арбалет. Иногда даже казалось, что они с Мэйлинн побывали в море, причём ему это, вроде бы, не слишком понравилось… Однако ничего конкретного вспомнить так и не получалось. И главное – Бин никак не мог вспомнить: нашла ли Мэйлинн свою Белую Башню? Иной раз ему грезилась огромная белая громада, нависающая над скалистым островом, но было ли это в действительности, или же являлось плодом его воображения – этого Бин не знал.

Память словно была стёрта – жестоко и беспардонно. Бин не мог не чувствовать, что он забыл нечто очень важное. Он словно пытался ухватить в воде невероятно скользкую рыбину, но пока мог похвастать лишь ощущениями касаний плавников и скользкой, покрытой слизью чешуи.

И Бин точно знал, кого нужно винить в этом. Её, Герцогиню Чёрной Башни. Бин совершенно не помнил – что сталось с Мэйлинн, и это мучило больше всего. Но к этим мучениям добавлялся парализующий ужас, что в исчезновении лирры виновна именно Герцогиня. Доказательств тому у Бина, конечно, не было, но всем своим нутром он ощущал именно это. Мэйлинн в беде, она у Герцогини.