Виктор Боярский: Сотворение Элсмира

Этот инцидент, сыграл, как мне кажется, свою роль в дальнейшем развитии событий, приведших к драматической развязке на самом старте экспедиции.

Мы разместились в номерах с удобствами в коридоре. Но что значат такие мелочи по сравнению со знаменитой хатангской строганиной, приготовленной домовитым и свято чтящем северные традиции Ульянычем в нашем с Уиллом номере, прямо на наших глазах. Огромный, напоминающий полено, принесенный с сорокаградусного мороза и оттого дымящийся чир, даже в крупных руках Ульяныча выглядел великаном. Ульяныч, орудуя большим тяжелым ножом, надрезав рыбу вдоль хребта, ловко чулком снял шкурку, затем установив рыбу вертикально «ейной мордой» прямо в стол, держа ее за хвост левой, одетой в рукавицу рукой, начал строгать. Мы завороженно следили за его уверенными движениями. Пластины жирного белого с красными прожилками рыбьего мяса, закручиваясь замысловатыми кудрявыми стружками, тяжело падали на подстеленную заранее белую бумагу. Ульяныч напоминал папу Карло, ваяющего Буратино. Видя, что мы просто наблюдаем за его действиями, он поторопил: «Вы ешьте, ешьте, не давайте ей размякнуть. А ты, что сидишь? – обрушился он на меня. – Первый раз видишь, что ли? Давай маканину, по рюмочке и вперед!». Маканина – взрывоопасная смесь из черного перца и крупной соли – была приготовлена заранее и стояла на столе в глубокой белой тарелке. Надлежало брать понравившуюся стружку руками, макать ее в эту тарелку и отправлять в рот, где она, что называется, таяла во рту… Вкус божественный! А если предварить это рюмкой холодной водки и затем отправить еще одну вдогон первой, вы тогда поймете, почему наши самолеты так часто подсаживались в Хатанге. Даже непьющий Ульрик и тот попробовал рюмочку. К слову сказать, по своему собственному опыту я знал, что никакого похмелья на следующее утро после такой строганинки не бывает, и, как оказалось, это правило распространялось не только на меня – все мы проснулись назавтра в отличном расположении духа! Оно и еще улучшилось, когда нам сообщили, что погода на Среднем улучшилась и после полудня мы можем вылетать.

Остров Средний назван так потому, что занимает среднее положение в группе островов крошечного архипелага Седова, расположенного вблизи западного побережья острова Октябрьской Революции – самого большого из островов архипелага Северная Земля. Два других островка – Голомянный и Домашний – располагались в 17 километрах к северу и 3 километрах к югу от Среднего соответственно. Средний был аэродромом подскока для стратегической авиации и представлял собой узкую, не шире километра, едва возвышающуюся над уровнем моря песчано-гравийную косу. Еще в 1980-е годы здесь располагались пограничная застава, небольшая гостиница и комплекс обслуживания аэродрома. На острове Голомянный находились полярная станция и подразделение ПВО. Сейчас в результате бурных реформ девяностых на Среднем остались только погранзастава и заброшенные строения комплекса ПВО, на Голомянном, к счастью для нас, полярная станция сохранилась (от комплекса ПВО остались только забитые снегом дома, повергнутые в снег громадные ажурные лепестки антенн и стройные шеренги пятикубовых емкостей для топлива). Именно на станции мы планировали разместиться и провести окончательную подготовку к старту. Кроме того, я рассчитывал оставить на Голомянном своего коллегу Женю Савченко для организации постоянной радиосвязи с нашей экспедицией на маршруте от мыса Арктический до Северного полюса.

На станции с середины девяностых годов работали две семейные пары: Игорь и Галина и Толя со Светой. В полярную зиму с сентября по апрель они работали вместе, а в летнее время с апреля по сентябрь уезжали в отпуск поочередно. Поскольку мне приходилось бывать на Среднем, я хорошо знал их и всячески расписывал своим ребятам, какие отличные условия нас ждут у поистине семейного очага этого затерянного в холодной Арктике дома. Женя, прилетевший на Средний на вертолете, встречал нас. Погода была несколько мягче по градуснику (минус 27 °C), но отнюдь не по ощущениям. На Среднем всегда как-то особенно промозгло и оттого холодно – океан рядом. Если добавить к этому еще и ветерок, то, понятно, что мы, выйдя из самолета, почувствовали себя менее уютно, чем в Хатанге. На Среднем, как, пожалуй, нигде более в Арктике, мне постоянно приходилось убеждаться в великой справедливости выражения «Движение – это жизнь!» и прежде всего потому, что движение – это тепло, которого здесь всегда катастрофически не хватало. Потому, выскочив из самолета, я сразу же помчался к стоящим неподалеку машинам, с тем чтобы разобраться, кого и что и как и куда грузить. Машин было две: одна бортовая, другая с установленным в кузове кунгом, в котором, судя по летящей из трубы по ветру упругой струе дыма, было тепло. Надо сказать, что к этому времени вследствие разрушительных процессов, вызванных переходом нашей необъятной страны на рыночные отношения, действующей техники на заставе острова Средний практически не осталось, так как старая пришла в негодность, а новая не завозилась, и если бы не мудрое и рачительное хозяйствование Игоря и Толи на Голомянном, то ездить здесь было бы не на чем. Ребята просто подобрали брошенную при вынужденном отступлении с острова частей ПВО технику, восстановили ее и теперь обеспечивали не только свои интересы, но и помогали соседям-пограничникам в решении их транспортных задач. Нечего и говорить, что для нашей экспедиции эта помощь была более чем необходима.