Ирма Гринёва - Кто бы мог подумать? А если это любовь, то…

огромный костёр, музыканты в национальных костюмах, гора сырых сосисок и специально заготовленные прутики, на которых каждый сам себе поджаривал на огне костра сосиски. Кожица их лопалась от жара. Жир вытекал и с шипением капал в костёр. А сосиски съёживались, принимая причудливые формы, на них проступали пятна загара, и тогда они отправлялись в рот. Запивалась эта вкуснятина крепким чаем из альпийских трав. И хотя спиртного не было ни капли, всё равно было весело!

А уж сейчас, после быстрой езды на санях да кружки глинтвейна (пусть и всего 7 о, но всё же алкоголь!), русским было весело и подавно. Иностранцы, уместившиеся на половине второго стола, были более сдержанны. Юлька искоса поглядывала на Николь, которая темпераментно что-то рассказывала своим друзьям. По тому, как они бросали взгляды на Юльку, она поняла, что говорят французы о ней. «Жалуется, наверно», – подумала Юлька. Ну, и пофиг! Ей было так хорошо, что она улыбнулась французской троице и даже подмигнула. Французы в первый момент опешили, а потом заулыбались в ответ. Великое дело улыбка! Один раз улыбнулся и – мир, дружба, жвачка!

Вторая часть санного пути была короче первой. Юлька с Николь просвистели её с ветерком одними из первых. Даже жалко было, что всё быстро закончилось. Николь отказалась садиться за руль и даже сложила руки в молитвенной просьбе остаться сзади. Пришлось опять рулить Юльке, а той было жалко свои зимние сапоги, подошва которых ещё «дымилась» от предыдущего спуска. В конце концов, второй пары сапог у Юльки не было, и она держала ноги впереди только для подстраховки. Так что катили они о-го-го с какой скоростью! Эх, жалко, не догадалась Юлька включить шагомер. Он бы и пройденный маршрут построил, и максимальную скорость зафиксировал. На лыжах у Юльки получалось кататься под 40 км/час. А здесь, кажется, было даже быстрее!

Николь опять что-то верещала сзади, но тон показался Юльке уже не испуганным, а восторженным. И правильно показалось. Когда они вылезли из саней, Николь запрыгала от восторга и даже полезла обниматься. Сколько процентов восторга относилось к самой езде, а сколько к тому, что она осталась жива после неё, понять было не возможно. Но Николь схватила Юльку за руку и потащила к своим друзьям. Так что за столом, где проходила дегустация, Юлька оказалась среди иностранцев. Серёжа, правда, всё равно к ней протиснулся, попросив сдвинуться соседей на два места для себя и дочки.

Хозяин поприветствовал гостей на их родных языках. Так выяснилось, что в их группе были: французы, поляки, немцы, чехи и русские. Потом рассказал о различиях в производстве сидра 2, бренди 3, кальвадоса 4и о-де-ви 5в домашних условиях в общем смысле и на своей ферме в частности. А потом началась дегустация. Напитки выносились и ставились на стол на подносах, плотно уставленных малепу-у-сенькими стопочками, размером с напёрсток. Сначала сидр из разных сортов яблок. Потом сидр из груш. Затем сидр из смеси яблок и груш. Из айвы. Из сливы. Из винограда. Из малины. Из персика. Из рябины. Из имбиря. Из орехов. Из бузины. Из еловых шишек. Из сосновой хвои.

Каким образом и когда они добрались до дегустации остальных напитков, Юлька не заметила. Было просто хмельно, хорошо, жарко. Жару добавлял и Сергей, плотно прижавший своё бедро к Юльке и, уже, не стесняясь дочери, не выпускавший её ладонь из своей руки. «Ох, быть беде!», – скулила Юлькина совесть, но ничего поделать не могла. Вырваться из тесного круга сидящих было не реально.

Где-то в районе дегустации между кальвадосом и о-де-ви, русские, наконец дорвавшиеся до настоящих напитков, а не этой «детской газировки», начали петь. Ну, не может русская душа без песни, когда так хорошо! Французы и чехи, уже в доску свои, вовсю подтягивали, старательно выговаривая русские слова «Катюши», «Подмосковных вечеров», «Калинки». Сломались даже поляки. Петь не пели, но хоть губы свои, в презрительной усмешке глядя на русских, кривить перестали. Не поддался русскому обаянию только немец. Как уставился он на Юльку холодным взглядом своих чёрных глаз, в котором явно читалось осуждение, так и глазел до конца пирушки. «И чего вылупился? – возмутилась внутренне Юлька, – Я что, по столу голая скачу?» А потом дерзко, с вызовом посмотрела на него, мысленно посылая телеграмму: «Смотри-смотри, фриц поганый! Били вас, бьём и будем бить!» и отвернулась. И дальше немца в упор не замечала. Как и не замечала того, что при чём тут этот конкретный немец и войны, в которых русские всегда немцев побеждали? И вообще, может, он и не на Юльку вовсе смотрел, а просто окосел от выпитого, остекленел взглядом и старался сфокусировать глаза прямо, чтобы не оконфузиться, а Юлька просто была на прямой траектории от него к стене за её спиной. Да и с чего она взяла, что последний, не растаявший от широкой русской души, человек за столом был именно немцем? Брюнет с жёсткими волосами и темными до черноты карими глазами никоим образом не походил на «истинного арийца» 6с его светлой кожей, волосами и глазами.