Юлия Беликова - По дорожке в рай. Зарисовки о жизни детей-инвалидов и о православной вере

Когда мы приезжаем в наш любимый санаторий «Калуга-Бор», обязательно стараемся попасть в близлежащие храмы с детьми. Но сколько же еще тут храмов, в которых мы не были…

В этот раз мы с Фросей решаем отправиться в Никитский храм, возле которого в скверике находится знаменитый памятник Петру и Февронии. Фрося у меня крещена как раз в честь Февронии, которая приняла постриг в конце жизни с именем Евфросиния. В этом храме находятся частички их святых мощей.

И вот мы попадаем на акафист Петру и Февронии, который служится по субботам перед их мощами. А частиц мощей тут, надо сказать, полный храм: и Анастасии Узорешительницы, и Матроны Московской, и святого мученика Никиты, и Вифлеемских младенцев, и Спиридона Тримифунтского, и много других. Моя семилетняя Фрося начинает везде прикладываться и, отойдя от десницы Иоанна Крестителя, нечаянно разбивает ногой вдребезги голубую вазочку с розой. Подходит охранник, ничего не говорит, приносит совок и все убирает.

И вот я замечаю, что одна мама с ребенком подходит к боковому алтарю храма и подносит к нему ребеночка, а батюшка выходит из алтаря и его причащает запасными дарами. Я удивляюсь, ведь уже четыре часа дня: поздновато для причастия.

Начинается акафист. Храм весь в золоте, да еще солнце настойчиво проникает во все оконца. В главном алтаре несколько лучей света, бьющих сверху вниз. Кажется, что не зима вовсе на дворе, а разгар теплого солнечного лета. Стою и не понимаю, где я: на небе или на нашей грешной земле.

Вдруг Фрося тянет меня за рукава: «Мама, что это у ребенка с носом?» Я оборачиваюсь и вижу в толпе ту маму с ребеночком на руках, а нос у ребенка просто размазан по лицу, и лишь две дырочки для воздуха.

«Синдром Эдвардса», – с грустью думаю я.

Стоит такая миниатюрная мамочка, с приятным молоденьким личиком, а на руках она держит ребенка, а на него и взглянуть страшно. Вот же крест! Это сколько же нужно сил и мужества растить и любить этого ребенка, терпеть постоянные любопытные взгляды окружающих, заниматься его здоровьем.

И вот ходит эта мамочка на акафист, не в первый, видать, раз. Причащает ребенка отдельно от других детей, когда народу почти нет никого и нет любопытных глаз. И молится. Молится.

А я вспоминаю события совсем недавнего прошлого. У жены моего близкого друга во время беременности был поставлен этот же диагноз – хромосомное нарушение, синдром Эдвардса. Сердечная патология, не совместимая с жизнью. Принимают решение от ребенка избавиться, он все равно не жилец. И что его вынашивать, мучиться, а потом, если выживет, лечить, лечить, страдать, потом опять лечить?

Все аргументы и доводы, которые я смогла привести им, привела: и то, что Божий подарок отвергать нельзя, и то, что некрещеные младенцы не наследуют жизнь вечную, и то, что вообще убийство ребенка – это страшный грех. Предлагала ребенка забрать на время и выходить или, если будет возможность, усыновить, крестить. Но все было тщетно. На 16-й неделе они вызвали искусственные роды. Испытываю опустошение и жалею о впустую потраченных силах и молитвах.

«Да что он мучиться будет, гуманнее лишить его и себя этих мук», – стоят у меня в ушах слова друга.

Думаю, что если понадобится кому-то эвтаназия из его близких, он с радостью на это пойдет. Да и правда, чего мучиться? А то, что только Бог может решать, когда человеку родиться или отбыть в мир иной, мы совсем-совсем забыли.

Наверное, в наше современное сознание уже прочно въелась установка, что мы достойны только радости, веселья и всего самого лучшего. А никак не страданий и мучений. Хотя по православному вероучению именно через страдания мы сможем достичь светлых райских чертогов.

Певчие поют, восхваляя подвиги и житие Петра и Февронии, а я в мыслях уношусь далеко-далеко, размышляя о мужестве рядом стоящей женщины, о моем непутевом друге, который стал больше пьянствовать, и о его жене, погружавшейся потихоньку в депрессию, о синдроме Эдвардса, возникающем непонятно по каким причинам.

Фрося укладывается на лавку, чуть не смахнув стеклянную коробку для пожертвований у мощей Спиридона Тримифунтского. Я ловлю себя на мысли, что разбитой вазочки на сегодня достаточно. Мамочка с малышом потихоньку уходит.

Хор, состоящий из двух женских голосов, душевно оканчивает акафист. Два алтарника, высокие, в ярких желтых одеждах, как ангелы, прислуживают батюшке. По храму разносится тонкий запах ладана, позвякивает кадило, и на устах наконец-то появляется молитва: молите Бога о нас, святые преподобные Петр и Феврония, о наших семьях, разрушающихся по нашим же грехам, о нашей Фросе – Евфросинии и об этой мамочке с малышом.