Егор Громов - Аромат морозной вишни

Не став излишне зацикливаться на этом образе, я радовался тому что имел, и немного протерев старый пыльный чехол, я уткнулся взглядом на водительское место: руль был от Порше, на петарде качалась маленькая панда, а над ней висели сувенирные боксёрские перчатки – мило и противоречиво. Не став спрашивать, что из этого принадлежит ему, а что его образу, и приспособившись, я остался наедине с довольно неплохой музыкой, испорченной дешёвыми колонками – оправдать в этой жизни можно всё.

Машина остановилась у общежития; серая панельная многоэтажка навалила на меня чувство справедливости – «Вот поживи в России сучка».

Дальше всё было не просто. На входе, за окошком, сидела пожилая консьержка с характером женщины- бультерьера, и охраняла девственные границы общежития, восхваляя слово “непорочность” и порицая “порок”.

– Молодой человек, оставьте пропуск и уходите!

– Но я хочу лично ей всё передать и поговорить с ней. Любящее сердце скучает и не находит покоя, возможно, я даже влюбился впервые.

– Нечего вам с ней говорить … отдайте и уходите!– уже почти вырывая пропуск, сказала местная сторожила женской чести. – А любовь, она в вашем возрасте меняется каждую пятницу. Ни чего страшного. Найдёте ещё одну, осталось потерпеть совсем немного.

Отвоевав и вырвав из её руки пропуск, так, что она чуть не ушла за ним в окошко, я убрал его в карман и засунул голову туда, откуда только что вылезала немного шершавая рука со стойким запахом хлорки; перед моими глазами оказалось два глаза: cерые – я бы сказал, но как только она с отвращением отодвинула голову я понял, что при попадании на свет они приобретают немного голубоватый цвет, что в сочетании с её сиреневыми волосами и цветочным халатом, говорило о том, что это очень серьёзный человек, поскольку позволяет себе на работе выглядеть настолько неформально.

– Мадам, я, конечно, понимаю, что вы женщина серьёзная, и я это уважаю, но …

Тут я понял, что мои острые словечки были исчерпаны ещё в самолёте (ох это похмелье). Её глаза в свете яркой лампы и, угрожающе подёргивающиеся усы, давали чёткое понятие о её жизненных принципах: таких женщин не ломают мужчины, таких женщин не ломает даже жизнь на трёхсотом километре от МКАДа. Ещё раз повторюсь – ох это похмелье; ни чего хорошего не может быть в Воскресенье; и тут я вспомнил, что нарушил сам того забыв мой принцип номер 5-ть: «После похмелья, не нужно искать себе новых приключений.» Я не нарушал этот принцип уже 10-ть лет, после того как после одного дня рождения в Твери я перепутал электричку и вместо Питера уехал в Торжок. Ни чего не имею против Торжка, но наличие возможности столько раз креститься за один день всегда меня пугало (когда-то на этом фоне даже происходили лёгкие ДТП; с тех пор жителям запретили креститься за рулём).

Я вышел из общежития, сказав, что зайду позже добиваться её расположения, а может быть и сердца: с надеждой её припугнуть, на что был сопровождён крепким хлопком железной двери за спиной. Такое гостеприимство навеяло мне мысль о поисках нового пути решения проблемы.

Поэтому немного пошатавшись у входа и, вспоминая свои общажные годы, я поймал себя на отличной мысли, что повела меня к чёрному входу в общежитие, которое прокладывается либерально-демократическими желаниями к свободе пить и целовать что-угодно и когда угодно. Поэтому, немного обойдя сбоку и пройдя мусорку и кустарники, которые определённо доставили мне проблем в одинаковой степени, я оказался за углом общаги, где встретил трёх пацанов с пакетом выпивки, отчаянно пытавшихся забраться на пожарную лестницу.

Странные спортивные штаны комбинированного, домашне-порадного стиля: определённо купленные на рынке, что делает их совершенно пригодными для эксплуатации в условиях тяжёлой общажной жизни; а отсутствие лейблов даёт без стыда, хоть и без гордости, выйти на улицу в магазин; а вытянутые коленями футболки… ну что сказать – задроты – ну либо общагу не топят.

Я им свистнул; моё похмельное лицо и сомбреро выдали своего; вообще они круто смотрелись с яркой гавайской рубашкой и шортами, я считал, что это стильно, но возможно в городе расписания и чёрных костюмов совсем другие стандарты; они мне кивнули – знак принятия.

– Парни здорова, – cказал я им и пожал каждому руку.

Обычные ребята, первокурсники, на что указывал ещё только сворачивающийся пубертатный период и мягкие, немного жирные ладони после мыться посуды холодной водой. Чувствовалась неловкость в их движениях: те, кто уже свыкся со студенческой жизнью, даже бы не остановились или сказали: «Ну чего стоишь?! Помогай!». Что, несомненно, дало мне сразу перейти к делу; я подошёл и показал им фотографию.