Павел Сочнев - Шаг за шагом

Расселись. Взлетели. Чем выше поднимался самолёт, тем тоньше становились у него стенки. Я точно помню, когда он стоял на земле был такой крепкий, надёжный. А начиная метров с трёхсот стенки ощутимо стали превращаться в тонкий дюраль. А ещё открытая дверь, в которую было видно удаляющуюся от нас землю, буквально тянула. Как когда-то написал Ницше «Если долго смотреть в бездну, бездна начнёт смотреть в тебя». Конечно, 900 метров ещё не бездна, но далёкая, уже немного начинающая закругляться Земля, начала внимательно вглядываться в меня, через открытую дверь. Даже не на меня, а куда-то в самую мою глубь, туда где, сжавшись в трясущийся комочек, ютилось чувство самосохранения и где-то рядом с ним лихорадочно заявляла о своём существовании мысль про отказ от прыжка.

Перворазников, а может быть и всех остальных, выкидывают соответственно весу – кто тяжелей, тот и первый. Кстати, если откинуть условности, то у меня уже было три попытки самостоятельных прыжков. Все эти разы я прыгал года в четыре (младшая группа детского сада, которая сразу после яслей).

Увидев в кино (телевизора тогда не было не только у нас, но, вероятно, ни у кого в посёлке) как парашютисты, привязанные веревками (стабилизационные парашюты) с разбегу бросаются в открытую дверь, я тут же решил повторить это в домашних условиях.

Во дворе, рядом с забором стоял бабушкин сундук. Не скажу, что я такой уж древний, но в те времена (конец 60х или начало 70х) это не было диковинкой. Сундук был высотой с меня. Мне, вероятно, пяти лет ещё не было. По косвенным событиям – около четырёх, но не помню с какой стороны, до четырёх или немного после. Тщательно подготовившись – взял крепкую не короткую верёвку, одел зимнюю шапку с ушами (совсем как шлём), я с помощью подручных средств (деревянный ящик из-под бутылок) забрался на сундук. Обвязав грудь верёвкой (хорошо, что не за шею, опять счастливый случай), второй конец верёвки привязал к забору. Мужественно посмотрел за забор, туда где до горизонта простирался Татарский залив. Это очень важно – мужественно посмотреть, как будто, на всякий случай проститься перед подвигом, потому что первый раз прыгать очень волнительно. Даже понарошку. У детей так бывает – играют понарошку, а переживают по взаправдешному. Разбежался и прыгнул с сундука.

Верёвка оказалась настолько короткая (или длинная?), что я повис у стенки сундука, немного не долетев до земли. Удар верёвки в грудь был сильный. Последующее висение в полузадушенном состоянии, в ожидании репрессий со стороны родителей, которые ещё были на работе, но скоро должны были прийти, удовольствия не приносило. Нет, мне не запрещали прыгать с сундука, обвязавшись верёвкой. Какой взрослый человек может придумать, что до этого можно додуматься? Но я понимал, что если меня увидят вот так вот висящим на заборе, то гордится героическим парашютистом не будут. Вероятнее всего обрадуются, что выжил, удивятся тому «Как пришло в голову?!» и накажут «Чтобы впредь неповадно было!».

В общем мотив к самоспасению у меня был. Как-то повернувшись к сундуку, я на него забрался (можно отнести к начальному опыту скалолазания). Вылез из петли, сполз с сундука и куда-то спрятался «зализывать раны». Про то, какой сын герой, родители в этот раз не узнали. Повезло всем.

Отец, увидев верёвку, привязанную к забору (с себя я петлю снял, а с забора – нет), спросил про «что?» и «зачем?». Я рассказал, что видел в кино, как парашютисты, привязанные верёвками, выпрыгивают из самолёта. О том, что хотел бы попробовать, я говорить не стал, тем более, я не стал говорить, что уже попробовал. Нет, это не мудрость, это чувство самосохранения. Оно у меня иногда есть, но не всегда и не везде. В этот момент оно было.

Выслушав короткую, но очень яркую лекцию о том, как это опасно, как я дорог и про то, что лучше о своих планах рассказывать родителям, я понял, что рассказывать даже о счастливо закончившихся экспериментах и опытах не стоит, дабы не быть ограниченным в свободе проведения других ещё не придуманных опытов.

Желание прыгнуть «как парашютист» осталось. Очень скоро мне на глаза попался зонт. Это был чёрный большой, советский, надёжный (это важно!) зонт. Выждав время, когда родителей не было дома, я снова забрался на сундук. Разбежался и прыгнул, попытавшись в полёте открыть зонт. Забыл написать, что зонт и открывался, и закрывался совсем вручную. Без всяких авто или полуавто функций. Потому как он был советским зонтом.

В общем, я не успел открыть зонт. Но отвлёкшись на эту процедуру, пропустил момент контакта с землёй. Упал. Мы оба (я и зонт) оказались крепкими – советскими, никто из нас не сломался. Родителей не было, поэтому поплакав (мужчины иногда тоже плачут), я снова залез на сундук. Предварительно открыв зонт («и опыт, сын ошибок трудных»), снова прыгнул. Но, то ли площадь зонта оказалась недостаточной, чтобы ощутимо смягчить падение, то ли высоты оказалось мало чтобы это заработало… Я опять больно упал. Зонт не вывернулся и не сломался. Опять оба обошлись без ущерба. Зонт совсем без ущерба, я – без значительного. Синяки и ссадины потом прошли. А желание прыгнуть с парашютом куда-то запряталось так хорошо, что вернулось или я вспомнил про него лет через сорок. А дальше опять про то как оно было.