Бенгт Даниельссон - Бумеранг

Мне о ней поведал пастор Альбрехт, добродушный умный немец, который двадцать пять лет заведовал миссионерской станцией Германсбург. Недавно он ушел на пенсию, но, не желая покидать Северную Территорию, поселился в Алис-Спрингсе.

Пастор Альбрехт очень радушно принял меня в своем скромном домике, окруженном пышными клумбами и отличным огородом, и провел в рабочую комнату. Здесь уже был нынешний заведующий миссионерской станцией, но оба святых отца поспешили заверить меня, что очень быстро закончат свои дела, и предложили почитать журнал. Статья о конгрессе миссионеров меня не увлекла, гораздо интереснее было разглядывать комнату. Две стены совершенно закрыты полками с книгами на богословские темы, посреди комнаты — большой письменный стол, заваленный газетами и бумагами. На двух свободных стенах — несколько картин с библейскими текстами. И всюду на столах и креслах в несколько слоев лежали вышитые скатерти и салфеточки, свидетельство прилежания супруги хозяина. Прямо-таки профессорский кабинет. Сидя в потертом кресле, я чувствовал себя аспирантом, который с опозданием обнаружил, что выбрал не тот предмет.

Святые отцы спорили очень горячо, я невольно прислушался и улыбнулся: речь шла не о богословии и не о спасении душ, а о животноводстве. Их волновало, сколько голов скота отправить на бойню, чтобы оставшееся стадо могло пережить засуху. Чувствовалось, что оба большие специалисты по мясному скоту.

Проводив первого гостя, пастор Альбрехт объяснил мне, в чем дело.

— Сейчас возникло почти таксе же положение, какое было в 1926 году, когда я приехал в Австралию. Уже несколько лет продолжалась самая сильная в истории Северной Территории засуха. Пришлось все стадо забить, пока коровы не пали от жажды. Впервые со времени учреждения миссии надо было искать другой способ заработать денег и занять аборигенов. Стали обрабатывать кожи, делать седла, но скоро выяснилось, что сувениры дают лучший доход. И все, кто еще не слишком ослабли от цинги, принялись изготовлять бумеранги, копья, вырезать на дереве кенгуру, страусов и других австралийских животных. Одним из самых искусных оказался двадцатилетний парень, которого звали Альберт Наматжира. Он мечтал выбиться в люди и перепробовал несколько профессий. Стал хорошим кузнецом, столяром, пастухом, стригалем. Зарабатывал больше своих товарищей, но все-таки был еще недоволен. Однако в 1934 году наступил перелом в его жизни. Вы, конечно, слышали, что тогда произошло?

Я признался, что знаю только основные факты. Улыбаясь, пастор Альбрехт продолжал свой рассказ:

— В том году в Германсбург в поисках новых сюжетов приехали два известных австралийских художника — Рекс Баттерби и Джон Гарднер. Они и раньше бывали в Северной Территории, но еще никогда не забирались в пустыню за пределами миссионерской станции. Мы им дали верблюдов, они совершили много вылазок. Сразу влюбились в великолепную природу, писали как одержимые с утра до вечера. И на прощанье спросили нас, как лучше отблагодарить за все, что для них сделали. Я попросил их устроить выставку своих акварелей. Им бы это не пришло в голову, они не верили, что это может быть интересно для аборигенов… Все-таки оба развесили свои картины в школе, в самом просторном помещении. Большинство наших подопечных уже много лет жили на станции, успели приобщиться к цивилизации, но рисунки и картины видели только в религиозных книжках, которые мы им давали. Не успели первые посетители войти на выставку, как один из них кричит: «Это же место моего тотема!» Другой подбежал к акварели, изображающей горную гряду, которая играет очень важную роль в верованиях племени аранда. Разглядывал ее очень внимательно, проверял, все ли правильно.

И пошло обсуждение! Конечно, картины заинтересовали их прежде всего потому, что изображали знакомые места в пустыне, откуда они пришли на станцию. Но от одного старика я услышал слова, показывающие, что он оценивает и эстетическую сторону. «Никогда не думал, — говорит, — что моя родина такая красивая. Теперь-то вижу».

— Это Наматжира сказал? — спросил я.

— Нет, не он. Во время выставки я вообще его что-то не видел. Но через несколько дней после отъезда Баттерби и Гарднера он утром подошел ко мне на двора и сказал: «Я решил рисовать. Баттерби рассказал мне, что хорошо зарабатывает на своих акварелях». Я разъяснил ему, что живопись не изготовление сувениров; чтобы стать художником, нужен талант и основательное образование. Он мне не поверил, настаивал на своем. Тогда я заказал для него бумагу, краски, кисточки. Конечно, у него ничего не получилось. Наматжира бросил это дело, огорченный и удивленный тем, что писать картины оказалось так трудно. Я решил, что он вообще выкинул из головы всю эту затею. А два года спустя опять приехал Баттерби, и Наматжира тотчас вызвался быть у него погонщиком верблюдов. Попросил только, чтобы тот взамен научил его писать акварелью. Баттерби взял Наматжиру с собой в двухмесячное путешествие по пустыне, показывал, как работает. Вот и все образование. Но когда Баттерби уехал, Наматжира опять взялся за краски. Увидев его первые акварели, я был просто поражен, сразу послал их художнику. Они были показаны в Аделаиде на выставке вместе с произведениями самого Баттерби. Критики в один голос хвалили картины Наматжиры. За год он написал их столько, что ему устроили отдельную выставку в Мельбурне. В первый же день все шестьдесят картин были проданы по цене десять — двадцать фунтов.