Андрей Зализняк - Прогулки по Европе [litres]

Суббота 17 ноября. Мартине в Институте языкознания – курс «Общие проблемы лингвистики» для студентов Сорбонны, готовящих certificat de linguistique générale. Публика совершенно иная, чем в Ecole Pratique des Hautes Etudes. Средний возраст лет двадцать. В общем как на нашем филфаке, если не считать, конечно, накрашенных едва ли как не в цирке, до радужного блеска, губ, ногтей и прочих частей. В первом ряду сидят самые прилежные и записывают, ловя каждое слово; не хватает только высунутого набок языка.

Записывать, впрочем, особенно нечего – Мартине разглагольствует вообще, вокруг да около, описывая ужасы экзамена, неизбежные переэкзаменовки и т. п. Подчеркивает жизненную необходимость для будущего лингвиста изучить все его, Мартине, произведения, указывает, где их можно достать и за какую цену.

Постепенно привыкаю к тому, что французы по любому поводу (а уж по такому серьезному, как окончание обеда или ужина, – совершенно непременно) должны зайти в кафе и просидеть там час-полтора, иногда и полдня, за чашечкой кофе, разговаривая обо всем и ни о чем. Сегодня после обеда поучаствовал в таком сидении с Аленом, Мартинезом и с общим нашим приятелем американцем Пьером Хоэнбергом. Потом отправились бродить по старым узким улочкам между Ecole Normale и церковью Saint Médard. Такого рода прогулки парижских бездельников – впечатление совершенно особого рода. Их развлечения напоминают романы XIX века; и сами эти улочки, как кажется, не изменились с того времени. Основное развлечение – задирать девиц, стоящих у своих крохотных прилавков, а также заходить в маленькие магазинчики и спрашивать самые фантастические вещи, скажем, «нет ли у вас бюста моей бабушки», потом изысканно вежливо извиняться и говорить комплименты продавщицам. Самые разные mesdames и mesdemoiselles очень охотно вступали в такой разговор, даже если он начинался, например, так: «Нет, ты безусловно неправ, – говорил Ален Мартинезу. – А что вы об этом думаете, Madame?» Раз им удалось даже заговорить с madame, которая выглядывала из окна второго этажа, и представить ей американца (Хоэнберга) и русского (меня): «Нет, вы подумайте только, какие люди ходят под вашими окнами!»

Среда 21-е. Оказались с Лешей Жилкиным у Миши Васильчикова на дне его рождения. На столе «русские блюда», которые уже мало похожи на свои прототипы, и т. п. Старенькая мать Миши очень симпатична. Но на меня производит удручающее впечатление ее язык. По-французски она говорит совсем плохо, буквально несколько слов. Но это бы еще не беда – беда в том, что ее русский язык практически совсем распался, превратился во что-то невероятно, отчаянно, безнадежно ломаное. Мне никогда еще не доводилось наблюдать подобного рода утрату.

22-е. Кино: «Le quai des brumes» с Жаном Габеном.

Воскресенье 25-е. В Лувре пожилой господин подкупил меня тем, что принял меня за француза, потом долго и заинтересованно расспрашивал. «Многие хотели бы поехать туристами, но боятся, что их не выпустят обратно».

Понедельник 26 ноября. Ecole Pratique des Hautes Etudes. Бенвенист: готский глагол. Бенвенист говорит изумительно, совершенно такими же безупречными законченными фразами, как в печатном тексте; но при этом очень понятно. Никаких элементов специфически устной речи. Его стенограмму можно непосредственно отдавать в журнал.

Вторник 27-е. Ecole Pratique des Hautes Etudes. Бенвенист: западный среднеиранский. Стиль и дикция Бенвениста так безупречны, что непонятные слова я вполне могу записать в транскрипции – с тем, чтобы подумать дома. Например, никак не мог сообразить, что значит часто повторяющийся отрезок [nôsit]. Дома все-таки догадался: это noms scythes (скифские имена)! Хорошая вышла задача: каким самым изысканным способом можно записать по-французски простенькое звучание [sit].

Днем заглядываю в мой любимый книжный магазин Boiveau et Chevillet на rue Monsieur le Prince. Едва ли не главная его специализация – лингвистика. Уже запомнивший меня продавец говорит: «Даже если вам понадобится книга из Восточной Германии – у нас есть люди, которые нам ее доставят».

Среда 28-е. Начало занятий в Ecole Pratique des Hautes Etudes у Луи Рену: чтение Ригведы. Крохотная аудитория, в ней шесть человек. Входит Рену – плотный, грузный, с каким-то как будто смущенным взглядом, который, впрочем, трудно поймать: он предпочитает смотреть в землю. Без всяких преамбул, не бросив даже беглого взгляда на слушателей, начинает разбор гимна об игроке.

Уже после первых пятнадцати минут мне совершенно ясно, что четыре года занятий санскритом у Кочергиной, которые у меня за плечами, – катастрофически недостаточны для того, чтобы быть на уровне, который с очевидностью предполагает у своих слушателей Рену. Понимаю, что нужно немедленно раздобыть настоящие полные грамматики, засесть за них и во что бы то ни стало срочно доучиваться до этого уровня.