Луи Жаколио - В стране чудес

такие же страшные следы войны. Улицы были усеяны трупами, и ни один дом не избежал огня.

Жители все бежали.

— Это ужасно! — вскричала Берта, содрогнувшись. — Что произошло в этой стране? Возможно ли, чтобы люди были так дики и свирепы? Безжалостные англичане!

— Ах, дети, — сказал старик, — что вам ответить? Кто виновник этого? Кто виноват в кровопролитии? Разве индусы не имеют оправдания? У англичан же нет никаких оправданий. Некогда эти богатые равнины, эти великолепные горы, словом — несравненная Индия принадлежала индусам, была их собственностью. Их предки построили в ней города, воздвигли памятники, создали мудрые законы и утонченную цивилизацию в то время, когда еще ваша холодная Европа, как говорят, была не более, как чумное болото.

Тем временем Мали внимательно осматривал трупы

И вот, спустя несколько веков, европейцы, привлеченные славою наших богатств, пришли в нашу страну, сначала униженные, с сладкими речами на устах. Вместо того, чтобы их выгнать, как поступили наши соседи китайцы,

индусы приняли с ласкою людей запада, открыли им города, поделились с ними нашими сокровищами. Воспользовавшись нашими несогласиями и

раздорами, они мало-помалу налагали на нас свои руки. И, наконец, сделавшись сильнее, под предлогом, что наша кожа желта и мы поклоняемся идолам, они отняли у нас все, — наши города и поля, они смотрели на наше имущество, как на свое собственное, и поделили его между собою. Теперь угнетенные индусы поднялись против своих притеснителей, кто же может сказать, что они не имеют на это права?

— Да, — сказал Андре, — нужно сознаться, что первоначальная причина всех этих ужасов мы— европейцы. Для нас нет никаких оправданий. А у

индусов не было иного выхода, кроме войны. Ты прав, Мали.

Для ночлега путникам нашим пришлось на этот раз довольствоваться развалинами деревни.

Но и на другой день они находили все поселения покинутыми жителями. Страна превратилась в пустыню. Между тем, съестные припасы стали

истощаться у наших друзей. Мали предложил поэтому попытаться выйти из опустошенного края, и вместо того, чтобы продолжать путь

в Лагору, беглецы направились на юг, то есть к Патиале.

К вечеру второго дня они увидели, наконец, деревню, которую, повидимому, война пощадила.

Высокие столбы голубоватого дыма медленно поднимались над домами. Сначала путники наши подумали, не пожар ли это, но приблизившись,

увидели, что весь этот дым выходит из горшечных печей, около которых сновали работники.

Обратившись к одному из этих людей, они узнали, что деревня называется Чати, что она лежит в двух милях, от Патиалы и что население ее состоит исключительно из гончаров.

Успокоенные этими сведениями, путники вошли в деревню и попросили указать им дом брамина, духовного начальника общины. Брамин, почтенный

старик, принял беглецов дружески и предложил им остановиться в его доме. Мали назвал Андре и Берту своими детьми.

— Мы идем из Пандарпура, — сказал они, — куда почтенный магаджи приглашал нас на праздновавшуюся в городе помолвку наследного принца

с Дула-н-Сиркар, племянницей могущественного Дунду.

— Разве ты не знаешь, что тот, кого ты называешь принцем Дунду, теперь повелитель Индии?— прервал его жрец. — Выгнав англичан из долины Ганга, он послал свои армии преследовать их на севере. Города Дели, Меерут, Патиала в его руках, а его капитан Дода сражается в эту минуту недалеко отсюда, чтобы овладеть, дорогой в Лагор, защищаемой горстью англичан и несколькими сиксами.

— Эти новости удивляют меня, — сказал Мали,— о них ничего не знают еще по ту сторону Гималаев. Кто мог думать, что могущество наших повелителей падет так легко? Значит, жители этого края на стороне Нана?

— Не могу сказать, чтобы мы приняли с радостью сторонников Нана, — ответил осторожно брамин. — Что мы выиграем от этой войны?

Англичане не мешали нам заниматься нашими делами, мои подчиненные с выгодой торговали горшками и произведениями полей, а теперь, под

предлогом нашего освобождения, люди Нана разоряют нас, жгут деревни и портят сады. Неделю тому назад они разорили, например, соседнюю деревню Колар. Мы тоже дрожим за себя и с тревогой ждем конца войны. Это, конечно, не значит, — прибавил благоразумно брамин, — чтобы я не был всем сердцем за нашего магараджу, могущественного Нана-саиба.