Георгий Астахов - Бамбуковый меч

Когда студент сталкивался в коридоре общежития с другими обитателями, его лицо становилось неподвижным и надменным, словно он проходил мимо щетки, прислоненной к стене. За долгие месяцы он ни с кем не обмолвился ни словом.

Но вот пришел день, когда Мэри возвращалась на родину. На прощание она устроила небольшой обед; там–то мы и разговорились с молчаливым студентом.

— Ах, как жаль, что я не познакомился с вами раньше! — вздохнул он.

— Но что же мешало это тебе сделать?

— Я боялся подойти к вам и заговорить: а вдруг вы засмеетесь? И все сочтут меня несерьезным? И это мнение дойдет до моих сотоварищей и сохранится на всю жизнь? Мой клан — это университет. За его чугунными стенами все безразличны ко мне, но внутри их каждый мой шаг внимательно оценивается, чтобы заслуженно поставить меня именно на ту ступень, которой я достоин. Поэтому японцы так боятся испортить мнение о себе среди коллег… Вы, иностранцы, часто сетуете на то, что вам редко приходится бывать в японских домах. Но и с нами это случается не чаще: мой дом — моя крепость! Так возникает невидимая стена осторожности и недоверия вокруг каждого из нас. И никому не сокрушить ее!

Студент горестно замолчал. Больше мы не встречались.

Тройственная структура "сэмпай — кохай — дорё" порождает убийственное единообразие слов, поступков и претензий каждого, входящего в клан. Кохай не может быть талантливее сэмпая, а суждение старшего не может быть ошибочным. Тот, кто старается вырваться за пределы жесткой тройственной схемы, противопоставляет себя другим членам клана. А это — самое страшное! Печальна судьба изгоя: изгнанный из клана перестает быть личностью. Отныне его мысли, заботы и тревоги никому не интересны, а советы не нужны. Отвергнутый кланом становится чужим для всего мира: никто и никогда не примет его на постоянную работу, потому что в каждом клане все места заняты лишь своими, надежными, верными людьми.

Недаром усердие, почтительность и прилежание ценятся, здесь выше, чем ум, а премии выдаются не за успехи, а за выслугу лет, в течение которых прочно доказана преданность клану. Только в том клане, где начат жизненный путь, чиновник и учитель, ученый и журналист могут рассчитывать на продвижение и успех.

Все кланы чужды друг другу, и каждый человек в них соподчинен, обособлен, замкнут и насторожен. Но вне своего клана он еще более одинок! Таков традиционный социальный механизм, из глубины веков перекочевавший в современное буржуазное общество.

"Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых, — писал К. Маркс. — И как раз тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто небывалое, — они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории" (К. Маркс. Сочинения, т, 8, стр. 120–121.).

Итак, музейный арсенал храма Ясукуни пополнился еще одним экспонатом–проржавевшей торпедой, поражавшей в годы второй мировой войны американские авианосцы. Торпеда была передана в храм бывшими противниками на поле брани, а ныне самыми близкими военными партнерами — заправилами Пентагона. Акт возвращения торпеды "на круги своя" глубоко символичен, ибо в нем ясно просматривается стремление американцев возродить былую военную мощь Японии, подняв опасное для дела мира сотрудничество на новую высоту…

В последнее время телеграфные агентства многих стран приносят все новые свидетельства того, что американская администрация старается резко усилить значение военного альянса с Японией. Ныне американцы не ограничиваются прежними требованиями к Японии о непрерывном наращивании вооружений, но ставят перед ней новую задачу — распространить военное сотрудничество с США на зону всего мира. Не желая довольствоваться пассивной ролью Японии в рамках "договора безопасности", Вашингтон домогается ее перехода на роль прямого соучастника в своих международных авантюрах.

Особая роль в планах американских стратегов отведена японскому острову Окинава — многострадальному клочку суши, уже несколько десятилетий подряд содрогающемуся от лязга гусениц. Окинава рассматривается как трамплин для переброски американской морской пехоты в другие районы мира. Как писала газета "Правда" в январе 1980 года, "в последнее время происходит наращивание американского военного потенциала на Окинаве. Маневрам, которые здесь проводятся почти ежедневно, уже не пытаются даже для видимости придавать оборонительный характер" ("Правда", 17 января 1980 г.).