Дейв Метц - Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой

По дну реки ползают тысячи ярко-оранжевых раков, за которыми охотятся еноты. Часто можно видеть, как последние вразвалочку прохаживаются совсем не далеко от вас и оставляют раковины, чтобы выстелить ими дно. В бурных водах водится форель. Каждую осень сюда приходит чавыча, чтобы оставить потомство и умереть. Просто удивительно, как такая крупная рыба может плавать в такой маленькой речке. После смерти она разлагается и, таким образом, служит для леса своего рода «удобрением», благодаря чему жизнь в нем продолжается.

Я провел в Дрифт-Крике очень много времени, поэтому прекрасно ориентируюсь здесь без карт и дополнительного освещения. Бывает, что вечером, когда на лес опускается совершенная тьма, а до тропинки остается миля или две, я могу выйти к ней, полагаясь лишь на звуки леса и собственную память. Чаще всего я спускаюсь к подножию гор с южной стороны, пересекаю реку и иду по дороге к самой северной точке заповедника. Затем пробираюсь сквозь заросли к реке, которая кишмя кишит форелью. Приходится постоянно цепляться за различные лианы и осторожно обходить упавшие бревна. Иногда я останавливаюсь и забираюсь на высокое дерево, чтобы узнать, есть ли где-то еще дневной свет. Дрифт-Крик — это превосходное место, чтобы испытать себя и научиться ориентироваться в лесу. Я с большим удовольствием вспоминаю те свои походы. Обычно меня сопровождал мой верный друг — пес Джонни, вместе мы с легкостью преодолевали все препятствия. Казалось, что ничто не заставит нас отступить.

Я скучаю по Джонни. Он умер у меня на руках два года назад, когда мы как раз возвращались из Дрифт-Крика. Многие воспоминания о нем стерлись из моей памяти, к сожалению, это происходит довольно часто. Однако есть один эпизод, который я никогда не забуду. Мы совершали одну из наших традиционных ежедневных прогулок. Ему было десять лет, и все эти годы, начиная с того времени, когда он был еще щенком, мы ни разу не разлучались. Джонни бегал на своих тонких длинных лапах, смотрел на меня теплыми карими глазами — его взгляд был совсем не таким, как у большинства собак. Джонни не моргая смотрел прямо в глаза, как будто хотел узнать, о чем я думаю, заглянуть мне в душу, изучить меня. Зная, что собаки живут недолго, я старался запечатлеть этот образ в памяти. Джонни навсегда остался для меня именно таким — сильным, в прекрасной физической форме и с изумительным, совсем не собачьим взглядом. И он всегда улыбался и вертел хвостиком. Такую собаку можно встретить только раз в жизни, потому я никогда не смогу забыть его.

Джонни был со мной все время, пока я жил в Портленде. Мы часто ходили и бегали по горам и лесам. Иногда я ехал пару миль на велосипеде со спущенными шинами, а он бежал рядом со мной. Как правило, мы совершали недельные походы «местного масштаба». Порой отправлялись и в более дальние путешествия. Когда ему было два года, месяц путешествовали по западной Аляске, а когда ему исполнилось три, сплавлялись по реке Юкон. Я собственными руками с помощью обыкновенной пилы сделал для него специальное отверстие в своем каяке [1] Эскимосская лодка (прим. пер.). . Мы предприняли несколько пеших походов в Айдахо. Обычно мы путешествовали в августе, когда ночи были теплыми, а небеса — усыпаны звездами. Я всегда лелеял надежду, что прежде чем Джонни постареет, мы с ним вместе посетим «Ворота Арктики» — национальный парк, который находится на западе Аляски, на хребте Брукса. Чтобы преодолеть его, может уйти немало времени и сил. Когда Джонни было восемь, мы совершили путешествие вокруг Аляски. Мы ходили по лесам, жили там летом и даже намеревались организовать лагерь для будущих экспедиций. Однако это был наш последний дальний поход. Я планировал отправиться в национальный парк как раз в тот год, когда ему исполнилось десять, но Джонни заболел. В течение месяца он чувствовал себя неплохо, но когда мы ходили по Дрифт-Крику, у него случилось внутреннее кровотечение. Спустя два часа, когда мы одолели последнюю оставшуюся не покоренной вершину и отправились назад, он умер.

Я горевал так, словно потерял близкого человека. Целых три дня я не мог есть, сидел, уставившись в окно, и всякий раз, когда делал глубокий вдох, мои глаза наполнялись слезами. Когда рядом со мной не было родных и друзей, Джонни заменял их мне. Он всегда поддерживал меня в трудную минуту, например, когда я жил в маленькой душной квартирке и занимался скучной, рутинной работой по изготовлению деталей для компьютеров. Руководство корейской компании, на которую я работал, относилось к своим сотрудникам как к людям второго сорта. Я ненавидел каждый день, проведенный там, потому что работа казалась мне абсолютно тупой, бессмысленной и была никак не связана с тем, чем я интересовался по-настоящему — с миром дикой природы. При этом она отнимала все мое свободное время, и бывать в лесу так часто, как мне того хотелось, не получалось. Даже не было возможности выглянуть в окно: в высоком сером здании, где я работал, окна попросту отсутствовали. Здесь не было места даже мечтам о неизведанных лесах и непокоренных вершинах. Двенадцать часов в сутки я проводил без дневного света: его заменяло искусственное освещение. Я чувствовал себя словно забытый раб, обреченный влачить однообразное существование в антропоцентрическом обществе. И каждый день, идя по дороге, огороженной холодным стальным забором, думал, что делаю очередной шаг навстречу скорой кончине от невыносимых условий. Я шел медленно, осознавая, что эта монотонная работа убивает меня, мою способность думать, и что жить так просто невозможно. Находясь в постоянном стрессе, я ходил на работу против своей воли, просто потому, что иных средств к существованию на тот момент у меня не было.