Марина Москвина - Изголовье из травы

– А ты кивни!..

Вся вышеописанная ситуация могла произойти только в том случае, если это был настоящий меч самурая . Приобретая свой меч, самурай не жалел затрат, он мог заплатить за него свое годовое содержание, мог продать землю, даже дом.

И вот подобные мечи в полумраке за стеклом под прицельным освещением выставлены в отдельном зале Национального музея. Мы замерли перед ними все четверо, не в силах пошевелиться – я, Лёня и пара любознательных англичан.

Дело в том, что в Японии ковали мечи, как правило, не просто мастера своего дела, а мастера жизни – просветленные Учителя дзэн . Дзэн означает – познание себя . А поскольку познание себя есть познание ВСЕГО, то, как самого себя, он чувствовал материал, форму, дух предмета, это носило уже ритуальный характер.

Большой кусок стали расковывали на множество пластин, тонких, как фольга, складывали в один блок, нагревали, сковывали вместе, расковывали на много пластин, складывали, нагревали, сковывали, расковывали, сковывали, расковывали – и так несколько лет. Выдержать это мог только человек дзэн, спокойный, медитирующий, никуда не спешащий, который не тревожился о том, что жизнь проходит мимо, а он тут пропадает ни за понюшку табаку.

Год за годом структура металла утончалась из-за такой сковки и расковки и становилась все более и более мелкозернистой. Тогда самую мелкозернистую пластину ставили в середину, зато наружные пластины располагали по мере возрастания зернистости, и сковывали это вместе. Такое строение не давало мечу возможности затупиться, поскольку центральная мелкозернистая часть была гораздо тверже, чем более крупнозернистая часть снаружи.

По мере «эксплуатации» внешняя часть сходила с меча быстрее, так что он веками оставался острым – таким, каким его сделал мастер. Меч точился мастером один раз. В идеале процесс заточки занимал не меньше года. И шлифовалось лезвие меча чуть ли не до размера атома.

С каким благоговением и трепетом хранили меч, сработанный мастером! Все верили, что такой меч имеет магическую силу, само наличие такого меча считали залогом победы. Мечи передавались из поколения в поколение. И если такой меч хранился в доме самурая – его семья имела высокий статус и вес в обществе.

И это естественно: делая меч, мастер священнодействовал, он глядел, как застывший металл приобретает такую огромную энергию, что становится белым, текучим, светящимся, то есть прямо на глазах переживает настоящее пробуждение. Такой меч сам становился божеством, он исцелял людей, им лечили и даже воскрешали из мертвых!

Что-то вроде этого рассказывал своей жене англичанин, а сам уже вез ее к огромному свитку – там были нарисованы тушью гигантский дракон в тучах, а на земле из зарослей бамбука за ним наблюдал мощный тигр.

– Тигр злой. А Дракон – серьезный, – сказала жена Чарльза Нора после долгого раздумья.

Потом мы вчетвером рассматривали свиток каллиграфии семнадцатого века. «Дневник визита в Восточную Провинцию». Тушь расплывается, размывает очертания строки. Вдруг легкий нажим! Линия обретает плоть, ее тянет вниз, но внезапно – невесомая, почти прозрачная, она взмывает вверх и обрывает строку…

В более ранних свитках штрихи иероглифов напоминали «птичьи следы» или «головастиковые письмена». Зато в средневековье знаменитые поэты и каллиграфы славились бегущей вязью скорописных знаков «цаоцзы» – «травянистых иероглифов», курсивного письма с заостренными штрихами.

Тушь кажется черной, на самом деле в ней плещутся и мерцают по меньшей мере пять оттенков. Все зависит от того, как мастер увлажняет тушью кисть. Вы не поверите, но богатейшая цветовая гамма иероглифов на свитках прославленных каллиграфов – лишь соразмерность туши и воды.

«Каллиграфия – это достижение вселенской гармонии между бумагой, кистью и чернилами, ведь они так и норовят поссориться друг с другом», – сказал древний Учитель Иттэй. С этими словами, гласит история, он вынул книгу из шкатулки, открыл ее, и комната наполнилась ароматом сухой гвоздики…

За каждым почерком – дыхание, рука, судьба, темперамент, в конце концов! Как и за каждой флейтой из уникального собрания старинных флейт с футлярами. Там меня поразило странное сооружение – орган для губ.

Вдруг я увидела старых знакомых! Когда-то в Москве я слушала доклад профессора Владимира Авинского. Он – палеоуфолог. Это наука о древних следах космических пришельцев на Земле. Он приводил множество доказательств ощутимого присутствия в древности у нас на планете этих самых пришельцев.