Жак-Ив Кусто - Живое море. В мире безмолвия

Услышав, что с кислородом можно безопасно нырять до глубины сорока пяти футов, я попросил двух матросов с «Сюфрена» последить за мной со шлюпки, пока я попытаюсь достичь «кислородной границы». Я шел вглубь, настроенный на торжественный лад. Морские джунгли приняли меня как своего, и я решил отказаться от человеческих повадок, сложить ноги вместе и плыть, извиваясь, как дельфин. Тайе показывал нам на поверхности моря, как плавать, не отталкиваясь руками и ногами. Несмотря на помехи, вроде моей собственной анатомии и подвешенного на поясе свинцового груза, мне удалось перевоплотиться в рыбу.

Плывя в удивительно прозрачной воде, я увидел в девяноста футах от себя группу изящных серебристо-золотых аурат; алые заплаты жабер напоминали нарядные мундиры бригадиров британской армии. Я подобрался к ним довольно близко. Несмотря на свое перевоплощение, я не забывал, что могу плыть намного быстрее, стоит лишь пустить в ход «грудные плавники». Мне удалось загнать одну из рыб в ее норку. Она встопорщила спинной плавник и беспокойно завертела глазами. Потом приняла смелое решение и, бросившись мне навстречу, проскочила в нескольких дюймах от меня. В это время внизу показался большой голубой зубан с сердитым ртом и враждебными глазами. Он повис в воде на глубине около сорока шести футов. Я двинулся к нему — зубан стал отступать, сохраняя безопасное расстояние.

Внезапно у меня судорожно задрожали губы и веки, спина выгнулась дугой.

Отчаянным усилием я отцепил груз и… потерял сознание.

Матросы увидели, как мое тело выбросило наверх, и поспешили втащить меня в лодку.

После этого у меня несколько недель болели мышцы и затылок. Я решил, что коробка была заряжена недоброкачественной натронной известью.

Зима прошла в упорной работе: я совершенствовал свой кислородный аппарат, чтобы застраховаться от судорог. Летом я снова отправился к Поркеролям и нырнул на глубину сорока пяти футов с новым аппаратом. Судороги напали на меня настолько неожиданно, что я не помню, как сбросил груз. Я чуть не утонул. С тех пор у меня пропал всякий интерес к кислороду.

Летом 1939 года, выступая с речью на званом обеде, я доказал присутствовавшим, что в ближайшие десять лет войны быть не может. А четыре дня спустя я был на борту своего крейсера, получившего секретный приказ выступить в западном направлении; придя еще через сутки в Оран, мы услышали, что объявлена война.

Рядом с нами стоял на рейде дивизион английских торпедных катеров. Один из них вышел из строя: на винт намотался толстый стальной трос. В Оранском порту не было своих военно-морских ныряльщиков, и я вызвался проверить, как обстоит дело. Меня не охладило даже то, что я увидел под водой: трос обернулся шесть раз вокруг вала и еще несколько раз вокруг лопастей. Я вызвал со своего корабля пять хороших ныряльщиков, и мы принялись обрубать трос. На это ушло несколько часов, и мы еле стояли на ногах, когда наконец вернулись на крейсер. Торпедный катер смог выйти в море вместе со своим дивизионом, и когда он проходил мимо нас, команда выстроилась вдоль борта и прокричала троекратное «ура» в честь безрассудных французов.

В этот день я убедился, что тяжелая работа под водой — опасная вещь. Для таких дел совершенно необходимы дыхательные аппараты.

Прошло некоторое время. Я работал в Марселе на службе морской разведки, действовавшей против оккупантов. Мой начальник предложил мне возобновить подводные эксперименты, насколько позволит служба. Кстати, это поможет замаскировать мою деятельность. Я решил испытать аппарат Ферне; в основе его устройства трубка, через которую сверху насосом накачивают воздух. Трубка оканчивается клапаном, а ныряльщик всасывает воздух через мундштук. Это простейший из когда-либо сконструированных дыхательных аппаратов. Правда, ныряльщик связан с поверхностью и половина воздуха расходуется впустую, но зато можно обойтись без предательского кислорода.

Как-то раз, на глубине сорока футов, я полной грудью вдыхал воздух, подаваемый насосом Ферне, как вдруг ощутил в легких странный толчок. Журчанье пузырьков прекратилось; я немедленно перекрыл мускульным усилием горло, сохраняя в легких остаток воздуха. Потом потянул трубку — она подалась без всякого сопротивления. Оказалось, что она переломилась у самой поверхности. Я поплыл к лодке. Только потом до меня дошло, какая опасность мне грозила. Не перекрой я инстинктивно свой собственный «клапан», вода под страшным давлением ворвалась бы через трубку в легкие.