Подводные пловцы сменялись каждые десять минут. Возьмем упрямицу измором, пусть убедится, что сопротивление бесполезно. Наконец футляр что-то проворчал, и рогатый мяч поплыл кверху. Мы прождали его целый час. На экране весь маневр длился девяносто секунд.
Через пять лет у Группы подводных изысканий был уже свой небольшой штаб в трехэтажном здании на территории военно-морской верфи. Отсюда было видно стоянку обеих наших плавучих баз. В первом этаже размещались компрессорная, экспериментальные компрессионные камеры, фотолаборатория, механическая мастерская, трансформаторная установка, гараж и помещения для подопытных животных. На втором этаже находились чертежная, склад и жилые комнаты личного состава. На третьем — канцелярия, физическая, химическая и физиологическая лаборатории и конференц-зал, украшенный некоторыми из наших трофеев: судовые колокола и штурвалы, ионическая капитель и греческая амфора — все поднято со дна моря. Наконец, сквозь все три этажа проходила камера для подводных пловцов, в которой можно было создать давление, отвечающее глубине в восемьсот футов.
Военно-морские силы других стран предоставляли своим аквалангистам куда больше места. У нашего здания было то преимущество, что в нем мы ощущали тесный контакт с плещущимся под самыми нашими окнами морем. Все, кто работал в этом доме, от чертежника до санитара, были одновременно подводными пловцами; мастерские и лаборатории могли в предельно короткий срок переделать сухопутную технику для работы в море.
Если аквалангисты — будь то военные или гражданские — попадали в беду, их везли к нашим врачам. Пациентов, пораженных кессонной болезнью или параличом, мы направляли в физиологическую лабораторию, где их под наблюдением экспертов подвергали рекомпрессии в кессоне. Весь наш штат приходил посмотреть, как пациент, пройдя лечение, прыгал от радости. Санитары всякий раз любезно предлагали исцелившемуся его костыли, а он отвечал веселой бранью и обещанием забросить «эти палки» подальше в море.
Среди заданий, выполненных Группой подводных изысканий, вспоминается одно, особенно неприятное: подъем со дна моря утонувших летчиков.
В мглистый летний день на Средиземноморье экипаж двухмоторного военного самолета был сбит с толку миражем и машина на полной скорости врезалась в волны. Пилота (он был моим другом) выбросило; потом рыбаки подобрали его тело. Самолет пошел ко дну. Нас попросили отыскать тела второго пилота и штурмана.
Могила была отмечена на поверхности радужными разводами сочившегося из бака бензина. Дюма сходил на разведку и на глубине ста двадцати футов на фоне ржаво-коричневого дна заметил светлый корпус самолета. Он стоял торчком; пропеллеры сорваны, капоты вспороты, в кокпите зияющее отверстие, пробитое телом выброшенного летчика. Вокруг машины сновали серебристые рыбки.
Я заснял место происшествия со всех сторон и увидел второго пилота. Он сидел с широко раскрытыми глазами в бывшей кабине. Счет моих погружений достиг к тому времени тысячи, но я впервые видел утопленника. Жутко было глядеть на спокойное, мудрое выражение его лица. За спиной мертвеца вздулся купол парашюта.
Футах в ста от самолета, на скудной донной поросли лежал навзничь штурман — одна нога подогнута, указательный палец направлен вверх. Его, очевидно, выбросило, когда самолет ударился о поверхность моря, причем одновременно раскрылся парашют. Дюма и Морандье подали со шлюпки канаты, и летчиков с развевающимися позади парашютами подняли наверх.
Глава пятая
С аквалангом под землей

Мы погружались в море в общей сложности пять тысяч раз, но больше всего мы переволновались не тогда, когда исследовали море, а когда изучали заполненную водой пещеру близ Авиньона. Речь идет о знаменитом Воклюзском источнике. Многие видели небольшой водоем во впадине известковой скалы, возвышающейся на пятьсот футов над рекой Сорг. Круглый год из впадины бежит маленький ручеек, и так до марта месяца, когда он превращается в бурный поток, вызывая паводок на реке. Пять недель продолжается усиленный приток воды, потом уровень водоема опускается. Это явление отмечалось ежегодно с незапамятных времен.
Читать дальше