– Мне…. Родео, мне не нравится, когда ты пьешь.
Глаза Родео повлажнели:
– А-а… Да и мне тоже не нравится, птичка, – он запрокинул голову, снова хлебнул из бутылки. – Но куда ж деваться.
Я молча возвышалась над ним, не спуская с него глаз. Все мысли перепутались, в висках стучала кровь.
Он поднял глаза.
И сказал: – Все, не едем.
– Нет, едем, – ответила я.
– Нет, не едем. Я не стану туда возвращаться. И ты тоже. Я не стану прыгать в омут головой, кашка-ромашка, и тебя тоже в омут не пущу. Мы останемся там, где нам ничего не угрожает, ты и я, вместе.
– Нет, Родео, я должна…
– Ни за что. Это не вариант. И точка. Мне очень жаль. Но эту затею пора бросить. Пока тебе не станет больно.
Я вдохнула. И еще раз вдохнула. Эти вдохи дались мне с трудом. Воздух вставал колом в горле и щипал нос. Вдохи и всхлипы боролись между собой за место в моих легких.
Пора. Пора высказать все вслух.
Живи так, чтоб ни о чем не жалеть, сестренка.
– Поздно, – сказала я, а Родео недоуменно сощурился и сказал: – Что? – а я сказала: – «Пока тебе не станет больно»? Поздно, Родео. Давно уж поздно. Мне уже больно. Мне делали больно. Мне делали больно пять лет. И это делал ты. И в эту самую минуту ты тоже делаешь мне больно. Так что нечего рассказывать, что ты так поступаешь, чтобы нам не было больно. Да неужели? Ты беспокоишься только о себе. Ты с самого начала только о себе и думал.
У Родео отвисла челюсть:
– Нет, пташка, нет. Послушай, нам это просто не нужно, нам не нужно…
– А мне нужно. Очень-очень. Я больше не могу жить так, как мы живем столько лет. Не могу. Мне нужно сделать это. И мне… и мне… и мне нужен ты, папа, – даже в лунном свете я увидела, как он побледнел, когда я произнесла слово, которое запрещалось мне уже пять лет. И потому я повторила: – Мне нужен ты, папа.
И тогда рыдания взяли верх. Не давали мне дышать нормально. И сквозь пелену слез лунный свет показался мне алмазной россыпью.
Родео откинулся назад. Сердито отвернулся. Не просто отвел взгляд. Повернулся ко мне спиной, уставился во мрак.
– Послушай, – сказал он дрожащим голосом. – Послушай, ты же знаешь, что тебе нельзя называть меня…
– Почему? Почему же, папочка?
Что это я, как маленькая: назвала его «папочкой». Ну и ладно – мне уже все равно. Я и так вела себя как маленькая: голос срывался, по щекам бежали горячие слезы. Мне было уже все равно, абсолютно. Переживания вертели мной, как хотели: душили, вытесняя воздух из легких, довели до слез, и я больше не могла ни дышать, ни смотреть, а могла только чувствовать, чувствовать, чувствовать.
Мне хотелось почувствовать себя маленькой. И вправду хотелось. Хотелось почувствовать себя маленькой девочкой, у которой есть папа: папа обнимет и все неприятности прогонит. Мне хотелось почувствовать себя маленькой девочкой, у которой есть папа. Просто есть папа, и все.
– Ты знаешь почему, Койот. Ты знаешь почему, попутчица моя дорогая, – голос у него был сладкий, нежный, умоляющий.
– Я тебе не попутчица, – прохрипела я сквозь слезы. – Я тебе дочь. Одна из твоих дочерей.
– Перестань, Койот, – сказал он резко. Но его слова звучали резко от страха, а не от гнева. – На сегодня хватит. В твоем поведении все не вариант.
– А мне плевать. Почему ты не можешь быть мне папой? Тебе полагается быть мне папой. А мне полагается так тебя звать.
Родео уронил голову на грудь: – Ты же знаешь почему. Потому что, когда ты так меня зовешь, я… я слышу их. В твоем голосе мне слышатся их голоса: они произносят это слово.
Боже, с какой печалью он это сказал. Но ничего. Потому что я тоже чувствовала печаль.
– Значит, тебе посчастливилось, – сказала я. – Ты, черт подери, не понимаешь своего счастья. Потому что я их никогда не слышала. Нет, когда-то слышала. Первое время после того, как… Я слышала Аву. Розу. Маму. – Я видела, что для него каждое имя – все равно что пощечина, но даже не помедлила. – Я слышала их, когда просыпалась. Слышала их поздно ночью. Слышала в магазине за стеллажами детский голос и на секунду могла бы поклясться, что это они. Но я их больше не слышу, папа. Я их никогда не слышу. И даже почти забыла, какие у них были голоса. И ненавижу себя за это. А ты пытаешься сделать так, чтобы они умолкли? Я бы все отдала, лишь бы услышать их снова.
Родео покачал головой: – Нельзя так жить, мишка-малышка, нельзя жить прошлым. Мы должны жить настоящим, жить здесь и сейчас, жить сегодняшним…
– Нет. Хватит с меня этой чуши. Я пять лет слушала твои отговорки, а теперь все, хватит.
Читать дальше