Дэн Гемайнхарт - Койот Санрайз [Невероятная гонка на школьном автобусе] [litres]

Яджер снова качнулась так нервно, что я завалилась набок. Книги лавиной посыпались с полок, и я услышала, что как минимум один помидорный куст вывалился из горшка и бухнулся на пол.

– В чем дело? – закричала я и схватилась за кресло, подтянувшись повыше, встала на одно колено.

Сальвадор обернулся. Глаза у него были как шарики для пинг-понга.

– Койот! – завизжал он. Теперь он забыл, что должен быть крутым. – Не вставай!

– В чем дело?!

И Сальвадор объяснил мне, в чем дело.

Вообще-то новости, совсем как пробуждения, бывают плохими и хорошими. А еще бывают новости из разряда «полный кошмар». Короче, Сальвадор сообщил мне новость, которая определенно относилась к этому третьему разряду.

– Тормоза отказали! Автобусом невозможно управлять!

Я уже года два не ела бургеров из мяса бизона, но, когда Сальвадор сообщил мне эту новость, меня чуть не стошнило. Я уставилась на Родео, который пытался, как мог, помочь Консепсьон.

Я снова поползла вперед, переваливаясь с боку на бок вместе с автобусом. Сальвадор стоял, широко расставив ноги, и я проползла у него между ног, надеясь, что, в отличие от меня, нервы у него крепкие и, следовательно, штаны сухие.

– Ты куда? – спросил он.

Я хотела было ответить, но не смогла произнести ни звука. Просто поползла дальше.

По правде сказать, я ужасно перепугалась. У меня засосало под ложечкой, мышцы свело, легкие налились свинцом, сердце стучало, как барабан, перед глазами все плыло, и я… я хотела к папе. Я просто хотела к папе.

Но мне не разрешалось произносить это слово. Это запрещенное слово, не вариант.

Так что я помалкивала и ползла к Родео.

Он оглянулся через плечо, увидел меня.

– Держись, пчелка! – закричал он. – И не вставай! – И снова уставился вперед, и я тоже.

И почти пожалела, что сделала это.

Мы прямо-таки летели по автостраде. Обгоняли другие машины, обходя их то слева, то справа, – вот отчего автобус так кренился и вилял. Другие водители не могли знать, что мы несемся без тормозов, вот и не удосуживались съехать на обочину, когда мы нагоняли их, и тогда Консепсьон приходилось резко выворачивать руль и объезжать их, беспрерывно сигналя, – надо же было их как-то предостеречь.

Наверно, для них это было нечто: едешь себе по шоссе, никого не трогаешь, и вдруг мимо тебя, словно болид на автогонках, проносится старый дребезжащий школьный автобус, а в нем полно народу, и все орут.

Да уж, на нас такими глазами смотрели…

Но меня не беспокоило, как на нас смотрят. Меня беспокоили две фуры впереди по курсу, одна в левом ряду, другая в правом: они, считай, блокировали нам дорогу. Мы их стремительно нагоняли.

– Люди! – сказала Консепсьон, на время прекратив визжать. – Есть идеи? Что мне делать?!

– Сигналь что есть мочи! – закричал Лестер, и, хотя Консепсьон и так сигналила, она вообще перестала отпускать клаксон, и получилось долгое-долгое отчаянное «би-и-и-и-и-и-и-и».

Но дальнобойщики то ли нас не слышали, то ли не могли вовремя перестроиться. Они шли голова к голове, и зазор между ними был не шире тридцати сантиметров.

– А если по встречке? – закричал Родео, и Консепсьон на полной скорости пересекла двойную сплошную, но тут же охнула и вернулась обратно, чуть не столкнувшись с вереницей встречных машин.

– Глухо! – заорала она. – Вся дорога забита!

До фур оставалось совсем немного. Еще четыре секунды – и мы в них врежемся.

– Иисусе, помоги мне! – завопила Консепсьон, глядя на небо. Потом вывернула руль в другую сторону, вправо. Мы с ревом пронеслись поперек рядов, и, когда я увидела, что задумала Консепсьон, мое сердце чуть не выпрыгнуло наружу через горло. Она направила Яджер прямо на обочину, и теперь правые колеса мяли сорняки и плющили грязь, а задняя часть фуры промелькнула, клянусь, в сантиметре от нас – по крайней мере, мне так показалось.

Теперь Яджер тряслась и раскачивалась еще пуще, и сзади снова послышались крики, молитвы и рыдания.

Поскольку мчались мы с неприличной, ужасающей скоростью, нам не пришлось долго ехать по обочине; хоть какая-то положительная сторона этого страшного кошмара.

Едва мы обогнали фуру, Консепсьон вывернула руль, возвращаясь на асфальт.

– Туда! – крикнул Родео, указывая вперед. И мы все увидели, что вдали автострада спускается на равнину и начинается отличный длинный прямой участок.

Это было спасение.

Но от него нас отделяли не меньше мили дорожного полотна, множество других машин и один довольно резкий левый поворот.