Тамара Илатовская - Семь баллов по Бофорту

К лету стало очень туго с мясом. И как только вскрылся лед, оленеводы объединившихся стойбищ спустили в Мечигменскую губу вельбот. Мужчины рассчитывали на море: может, удастся убить лахтака или жирную нерпу. Женщины с ребятишками поджидали охотников на берегу. Но напрасно они, побросав ребят, бежали по скользкому припаю навстречу первому вельботу: на дне вельбота валялась всего одна худенькая нерпа. Оленеводы знают все повадки оленей, помнят каждое местечко тундры, где можно хорошо накормить свое стадо, и еще они знают, как ставить капканы на песцов. Но море — там все непонятно и страшно.

— Ах, Лидия Федоровна, — вздыхал председатель, — не горюйте, оленевод привык голодать.

— А как же Лорино, зверобойный колхоз? — не унималась Лида. — Там и сейчас есть моржатина.

— У них своя беда — оленей нет, — щурился председатель, отлично понимая, куда клонит эта женщина, совавшаяся во все его колхозные дела. — Да и никогда оленеводы не захотят жить с береговыми, никогда!

А вскоре приехал Гутников, секретарь райкома партии, собрал все стойбище и сказал: «Одной тундрой, товарищи, не проживете, надо объединяться со зверобоями Лорино. Сейчас, как объединили стада, вам стало легче. Если слиться еще со зверобоями, будут вас кормить и тундра, и море…» От табака ело глаза, шумели оленеводы — шутит секретарь, их деды и прадеды кочевали в тундре и не хотели знать моря, потому что мужчине не к лицу быть анкалин — береговым. Мужчина должен жить в тундре.

— Чукотка — суровая земля, — перекрывая возмущенный гул собрания, убеждал Гутников, — эта земля ничего не родит. Но ее омывает богатое море, где водится рыба и зверь…

Солнечным утром у подножия горы Уйвывойген свернутыми знаменами легли яранги оленеводов. Люди не мигая смотрели в сторону моря. Ничего хорошего не ожидали они от непривычной этой суматохи. Тут же, на берегу, на жидких узелках сидела Лида с крохотным Мишкой у груди. Второй ее сын, Генка, бегал вокруг, собирая прозрачные панцири высохших морских рачков и мохнатые раковины мидии. Ему почему-то казалось, что на новом месте ничего этого уже не будет. Как всякий ребенок, он чутко улавливал беспокойство взрослых и тоже приготовился к худшему. Из детей никто больше не играл, чукчата жались к теплым кухлянкам матерей — нет, не хотели они встречаться с детьми зверобоев, не хотели есть мясо кита, хотя оно и очень вкусное. По жидкому золоту залива скользнули острые тени. Это от Лорино, поселка зверобоев, шли за ярангами оленеводов пустые вельботы.

Оленеводы поставили свои яранги через глубокий овраг от поселка зверобоев. Учителя, фельдшеры, заведующие окрестными красными ярангами понимали, что пропасть, вырытая веками между оленными чукчами и анкалин, гораздо глубже и опаснее этого оврага. И именно им, сельским интеллигентам, предстояло сравнять эту пропасть.

Лидию Федоровну Зеленскую чукчи охотно слушали не только потому, что она знала много книжек, умела показывать кино и всегда правильно, красиво говорила — она еще не хуже мужчин охотилась на песца, шила сама торбаза и кухлянки, искусно вялила рыбу, ела, не морщась, копальхен, а ее сыновья дружили с чукотскими детьми и пели чукотские песни. Чукчи слушались ее советов, и в том, что Лорино сейчас — богатейшее хозяйство Чукотки, есть и ее заслуга.

Поглощенная чужими делами, Лидия Федоровна проглядела день, когда в их дружной семье появилась трещина. А когда увидела, оказалось, что уже поздно.

Расставшись с мужем, Лидия Федоровна с тремя маленькими сыновьями переехала из Лорино в Нунямо, небольшой заброшенный поселок у самого входа в залив Лаврентия. Ее выбрали председателем местного колхоза.

У подножия крутого мыса лепились скудные яранги зверобоев, ветер с Берингова моря просолил их насквозь. Лида поселилась в гнилой хибарке, построенной когда-то заезжим купцом. Даже легкий бриз беспрепятственно пронизывал ее насквозь. В пуржливые ночи, предупреждая об опасности, дикой кошкой кричала сирена. Мальчишки, просыпаясь, жались к матери. В такие ночи она укладывала их рядом с собой прямо в торбазиках и пальто. «Спите, сыночки, — приговаривала она над ними, — мамка вас в обиду не даст…» И так хотелось, чтобы кто-то пожалел и ее: слишком большую тяжесть взвалила она на плечи, став единственной на Чукотке женщиной-председателем отсталого зверобойного колхоза.

Утром, накинув брезентовый плащ и натянув высокие сапоги, она выходила в тугой морской ветер провожать на охоту вельботы. Лодки, как призраки, скользили между зеленоватыми льдами. И каждый раз екало сердце: уж больно хрупкими казались они в море. А вскоре с одним из вельботов она проводила на охоту и Генку. Все мальчишки поселка рано или поздно выходили в море. Генка вышел немного раньше других — сел на вельбот и отправился бить моржей. Генке повезло с первого раза: их вельбот подстрелил полтора десятка нерп и двух огромных, пудов по сотне, моржей. Генка прыгал от радости: «Мама, теперь я смогу тебе помогать».