Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

— Возможно, — согласился старик, — только, извините, я не видел дальневосточных оленей. Северных приходилось. И видел, и ездил, и ел. А вот дальневосточных— увы! — не довелось. На тайгу же и тундру сверху мало глядел, все больше по ним ходил…

Из дальнейшего разговора выяснилось, что сосед мой много лет прожил в Заполярье. Еще в тридцатых годах приехал сюда с одной из первых геологических экспедиций, исходил тысячи верст по тайге и тундре. Потом увлекся изучением вечной мерзлоты, долгое время занимался исследованиями в этой области, сейчас — на пенсии. И вот летит в знакомые места: тянет Север…

Боюсь, признаться, разговоров на ученые темы. Вроде бы не такой уж тупица, но явно гуманитарный склад мышления не позволяет мне постичь тонкости точных наук. Всегда неудобно перед собеседниками — инженерами ли, физиками, кибернетиками. Они добросовестно стараются популярно разъяснить вопросы, которые их заботят. Я не менее добросовестно пытаюсь уразуметь суть проблем, переспрашиваю по нескольку раз, опять выслушиваю объяснения, но понимаю с пятого на десятое. Я благоговею перед многотерпеливостью интервьюируемых мною. На их месте я давно бы послал к чертям непонятливого корреспондента, которому надо по три часа растолковывать азбучные истины, знакомые любому второкурснику технического вуза.

Поэтому я весьма осторожно спросил старика, каковы же проблемы вечной мерзлоты. В ответ услышал вдохновенную лекцию. Нет, не лекцию, пожалуй, а поэму, такую же образную, как речь Ивана Вихрова в леоновском «Русском лесе», но более лаконичную.

Я думал, что старый ученый будет говорить о вечной мерзлоте, употребляя самые негативные эпитеты, кляня ее и браня. До сих пор люди, от которых я слышал о вечной мерзлоте, именно так и поступали. Какими только эпитетами не награждали этот камень преткновения для северных строителей и шахтеров. Самый мягкий из них — «проклятая мерзлота».

А старик говорил о ней тепло и дружески. Я не собираюсь блеснуть сомнительным парадоксом: «о мерзлоте— тепло». Другое слово здесь не подходит. Так говорят о ребенке, который хотя и шалит, озорует, но душа-то у него хорошая, и сам он не такой уж плохой, каким его считают.

Ученый сосед мой говорил долго. Главное, что я уяснил, — вечная мерзлота может быть не только врагом, но и надежным другом человека, если он изучит и обратит на службу себе ее некоторые особенности. Уже сейчас в районах вечной мерзлоты (а она занимает четверть всей суши нашей планеты) созданы города, заводы, шахтные копры, проложены железные и шоссейные дороги. Ее прогрызают буры поисковиков-геологов. Земля здесь таит несметные богатства: от нефти и газа до золота и угля. Их можно взять, не столько поборов вечную мерзлоту, сколько поладив с нею, использовав ее слабые и сильные стороны. И бессмысленно выдвигать фантастические проекты о том, что можно сделать для изменения климата Арктики, уничтожения льдов полярных морей и вечной мерзлоты. Равновесие в природе нельзя нарушать. За это она потом мстит…

— Простите, пожалуйста, — вдруг оборвал себя старик. — Я, наверное, надоел вам своей болтовней.

— Нет, нет, что вы! — встрепенулся я. — Я ведь журналист.

Это можно было истолковать и так: «Говори уж, я привычный…»

Еще в Москве, готовясь к поездке, я не один день провел в библиотеке имени Ленина, выискивая в старых книгах то, что могло оказаться мне полезным сегодня. Недаром же говорят, что порою новое оказывается просто прочно забытым старым. Поскольку первым пунктом в моем маршруте была Печора, я, естественно, перелистал все, что мог найти.

О Печоре российские летописи упоминают впервые в XI веке. Но заселение берегов этой реки русскими началось только при Иване Грозном. В грамоте 1542 года значится: «Се яз царь и Великий князь Иван Васильевич Всея Руси Ивашке Дмитриеву сыну Ластку дал на оброк на Печоре на Усть-Цыльме лес черный, а велел если ему на том месте людей зазывати и пашни пахати, а оброку было ему давати в нашу казну на год по рублю».

Недорого требовал царь с Ивашки, считая те земли бросовыми, но характерно, уже тогда велел «пашни пахати». Академия наук еще учреждена не была, и некому было тогда доказывать, что в тех северных краях хлеборобство невозможно по таким-то причинам. Это стали делать четыре века спустя.

А в XVI веке пришли на Печору русские мужики, подивились на могучие леса, на бескрайние заливные луга, где трава в рост человека. Поплевали на ладони, взялись за топоры да пилы, начали обживать сии места далекие.