Валентин Аккуратов - В высоких широтах

Вдруг впереди, на границе льда и воды, я заметил серую полосу, вклинившуюся в массив льда. Полоса состояла из битого льда, а в конце ее ясно виднелся черный дым. Тронул за плечо Мазурука и показал ему. Он пожал плечами, а потом быстро одобрительно кивнул головой.

Через 5 минут сделали круг над кораблем, увидели на льду посадочные знаки аэродрома, черные фигурки людей и пошли на посадку. Лыжи коснулись льда, и вдруг мы заметили, что ледяное поле, как вода, плавно разбегалось волнами. Через 30 минут нас подхватила стрела ледокола и поставила на палубу, так как лед начало разламывать на куски.

Капитан ледокола «Садко» Бурке, старейший ледовый капитан северного флота, седой, спокойный, день и ночь дежурил на мостике. Погода все ухудшалась. Думать о полете и разведке льда было бессмысленно. Бурке добродушно смеялся, говоря, что мы его пленники. На вторые сутки корабль стал дрейфовать, его несло к острову Артура. Вскоре стал виден двуглавый купол Артура, но поднявшийся сильный ветер разредил льды, и мы вновь взяли курс на Рудольф.

На четвертые сутки установилась чудесная погода, но лед был сильно всторошен, самолет на него спускать было нельзя.

В полыньях и на льду виднелось много зверя — нерп, лахтаков, в воздухе летали чайки, кайры, чистики. Температура держалась +2°. Сверху льда было много озер пресной воды, образовавшейся от снеготаяния.

Шесть суток мы пробивались отсюда сквозь льды на Рудольф. Приходилось часто останавливаться и подрывать аммоналом ледяные поля, заклинивавшие ход корабля. Целые дни я проводил на мостике, Бурке знакомил меня с тактикой плавания во льдах. (Хотя я плавал и раньше, но не в таких тяжелых условиях.)

За островом Омманей вышли на чистую воду и 29 июня днем подошли к Рудольфу. Отшвартовались прямо вплотную у языка глетчера, спускающегося у мыса Столбового в море. Начались горячие дни. 144 тонны горючего в бочках и другие грузы надо было поднять к зимовке. Погода стояла необычайно теплая, +12°. Работали мы без курток.

В наше отсутствие аэродром у зимовки, внизу, затопило растаявшим снегом. Сугробы с купола сползли, обнажив вечные льды с зияющими чернотой трещинами, куда с шумом стекали потоки воды. Между разгрузочной площадкой и кораблем тоже образовалась трещина. Сделали мост. На веревке товарищи спускали меня в эту трещину. Слои льда от 2 до 20 сантиметров толщиной уходили в бездну. По ним можно было судить о возрасте льда и количестве осадков за год. Я насчитал до 70 слоев и бросил. Сколько же десятков тысяч слоев на вершине острова! Никто не измерял мощности ледяной шапки Рудольфа. Примерно 200—250-метровый щит льда лежит на базальтовом основании. Много тысячелетий ушло на это оледенение. Сейчас оледенение прекратилось. Слои в стенках трещин лучше всего говорят о потеплении Арктики. Чем ниже слои, тем они мощнее, — значит, было холоднее, и выпавший за зиму снег летом не успевал стаивать. Слои последних десятилетий совсем тонкие.

Разгрузку закончили. Огромное количество бочек, ящиков и тюков сложили на леднике.

Вечером 30 июня по случаю болезни водолаза ледокола Падалко я спускался в воду осматривать состояние винта, поврежденного во льдах. Удивительно прозрачная вода. Весь корабль от кончика руля до форштевня отчетливо виден. Сквозь стекла скафандра было видно, как язык ледника, на который мы выгружали горючее, ступенью обрывался в море, идя метров шестьдесят по дну. В воде почти не было живых организмов, кроме каких-то мелких рачков, быстро проносившихся мимо меня. Через 12 минут меня подняли. Винт был в порядке, только одна гайка огромного размера требовала подтяжки.

2 июля после теплого товарищеского банкета мы попрощались со славным экипажем ледокола. С борта «Садко» к нам в экипаж перешел бортрадист Б. И. Ануфриев, второй радист ледокола.

Погода в те дни на Рудольфе была жаркая, в тени +8°. С купола на зимовку хлынули целые потоки талой воды, образовав десятки водопадов. Появилась масса трещин, без лыж ходить на аэродром опасались — можно было провалиться.

По инициативе Мазурука как-то целый день ухлопали на устройство водопровода. Результаты получились плачевные. Если раньше дежурный по кухне затрачивал один час, чтобы принести 20—25 ведер воды, то теперь на доставку такого же количества воды путем качания ее насосом требовалась непрерывная работа четырех человек в течение 12 часов. Мазурук работал больше всех и долго не сдавался, обвиняя нас в том, что мы не верим в технику.