Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

На следующее утро мы пришли в контору авиакомпании, чтобы узнать о транспорте.

«В Рупунуни на четверых, сэр? — уточнил чиновник. — Конечно. Вылет завтра».

Чарльз Лагус с черепахой мата-мата

В радостном возбуждении Джек, Тим, Чарльз и я забрались в самолет, который должен был доставить нас на место. Однако мы не думали, что наши души пропутешествуют в пятки гораздо раньше, чем можно бы ожидать. Нашим пилотом был полковник Уильямс, первым в Гайане отважившийся летать в самые непроходимые места. Мы знали, что попасть в самые недоступные уголки страны можно было только благодаря его смелости и смекалке, но, только поднявшись в воздух, поняли, что он управляет самолетом совсем иначе, нежели летчик, который вез нас из Лондона в Джорджтаун. Наша «дакота» с ревом неслась по взлетной дорожке; пальмы в конце полосы угрожающе приближались. Мне стало казаться, что с самолетом творится неладное и мы вообще не взлетим, как вдруг, в последний миг, он круто взмыл и пронесся над самыми верхушками деревьев. Мы ошарашенно переглянулись, перекрикивая шум, поделились друг с другом своими опасениями, и я отправился к полковнику Уильямсу узнать, что же случилось.

«В малой авиации, — прорычал он сквозь зубы, тыча сигаретой в жестяную пепельницу, прикрепленную к панели управления, — в этом деле, я считаю, самое опасное — взлет. Если один из моторов в неподходящее время вдруг возьмет и откажет, грохнешься в лесу, и никто не поможет. Поэтому на земле я всегда разгоняюсь так, чтобы подняться даже без моторов. Вы что, ребята, испугались?»

Я поспешно заверил полковника Уильямса, что мы даже не забеспокоились, просто хотим побольше узнать о техниках вождения самолетов. Полковник Уильямс хмыкнул, сменил короткофокусные очки, какие он надевал во время взлета, на длиннофокусные, и мы полетели.

Под нами во все стороны, куда ни глянь, зеленым бархатным покрывалом простирался лес. По мере того как мы приближались к огромному нагорью, деревья под нами словно вырастали. Полковник Уильямс держал самолет на прежней высоте, пока лес не приблизился настолько, что можно было разглядеть, как носятся в листве попугаи. Ландшафт выровнялся, и лес постепенно начал меняться. То там, то тут замелькали островки пастбищ, и вскоре мы летели над обширной равниной, испещренной серебристыми ручьями и покрытой белыми пятнышками невысоких термитных холмов. Самолет снизился, описал круг над стоящими близко друг к другу белыми строениями и стал приближаться к посадочной полосе, если так можно назвать участок саванны, отличающийся от других лишь тем, что его очистили от термитников. Полковник мягко посадил свою «дакоту» и с трудом направил ее к кучке людей, ожидавших прибытия самолета. Мы перелезли через гору грузов, закрепленных на полу самолета, и выпрыгнули, щурясь от слепящего солнца.

От компании зевак отделился и двинулся нам навстречу улыбчивый загорелый человек в рубашке с короткими рукавами и в сомбреро. Это был Тедди Мелвилл, которому предстояло стать нашим хозяином. Его семью знали во всей округе. Отец Тедди был из тех первых европейцев, которые поселились в Рупунуни и создали здесь первые ранчо, благодаря чему скотоводство распространилось по всему региону. В Южную Америку он прибыл на переломе XIX–XX веков, взял в жены двух девушек из племени вапишана, и каждая из них подарила ему пятерых детей. Ко времени нашего прилета его десять потомков занимали все важнейшие должности в этих местах: они владели ранчо и лавками, были лесничими и лицензированными охотниками. Вскоре обнаружилось, что повсюду, где бы в северной саванне мы ни появлялись, нам встречаются если не сами Мелвиллы, то их жены или мужья.

Летем, в котором мы приземлились, состоял из нескольких белых бетонных построек, беспорядочно разбросанных по обеим сторонам посадочной полосы. Самый большой дом, единственный, у которого был второй этаж, принадлежал Тедди — плоское прямоугольное строение с верандой и дырами незастекленных окон, гордо именовавшееся Летемским отелем. Справа, в полумиле оттуда, на вершине высокого холма, располагался дом местного мирового судьи, почта, лавка и амбулатория. От гостиницы к ним вела пыльная дорога из красной земли, а дальше она тянулась мимо обветшавших сараев в выжженную землю термитных холмов и чахлых кустарников. Примерно в тридцати километрах оттуда, над равниной, высились остроконечные горы; в жарком мареве их дымчато-голубые силуэты едва проступали на фоне ослепительного неба.