Мария Плахова - К островам Индийского океана

— А помнишь публикацию о двенадцатибалльном шторме в Бискайском заливе? Когда танкер пополам переломился?

Разговор приобретает опасный крен, пора переводить его в другое русло. По железной лесенке поднимаемся на верхнюю круглую, как бараний лоб, палубу с вырастающей в центре фок-мачтой; порой кажется, мы вновь на «Менделееве», на том же судне, где уютно поскрипывали на «сачкодроме» шезлонги и ожидали своего часа припорошенные снежком турникет и гири.

На «Курчатове» и в помине нет таких легкомысленных деталей. Похрустывают покрытые копотью сугробы, поручни облепили чайки. Поблескивают круглыми, с искринкой глазами, хлопают крыльями, и кажется, корабль уже отошел от берега и движется вместе с птицами.

Пока еще причал надежным цементным боком подпирает правый бок судна, канаты крепко держатся за чугунные, вросшие в пирс кнехты.

И все-таки земля уже позади: здесь кончается суша и начинается море.

Сегодня — день выхода в море. Целые сутки качали с подошедшей баржи пресную воду. Корабль принимает дизельное топливо. Постепенно нос заправщика задирается все выше, баки его пустеют, зато «Курчатов» погрузнел, осел, соединяющий с берегом трап уже не поднимается круто вверх, лежит ниже уровня пирса. Спущен с фок-мачты красный флажок, означающий: «Произвожу заправку». Теперь на его месте бьется другой — белый с синим квадратом: «Всем быть на борту!»

Не хлопают двери кают, не звучат слова прощания, семьи моряков давно покинули корабль, отбыли и оформляющие отход власти, опустел причал. Лишь две одинокие женские фигурки, прижавшись друг к другу, неприкаянно бродят возле судна, печатая все новые цепочки следов на покрытом снежком бетоне. В порту буйствует ветер, метет поземку, скрежещет железом, наваливается грудью на корабли. Подбежит, наберет силу и снова ударяет в суда, как в крепости, пришвартованные к причалам. Тусклый глазок в кабине крановщика слепнет на поворотах, подмигивает устало, искрится в луче прожектора металл.

Мы еще здесь, в нескольких метрах от берега, но что-то незримое уже отделяет от земли уходящих в рейс… «И провожают пароходы совсем не так, как поезда…»

Пройдут месяцы, прежде чем мы снова увидим этот берег.

Потрескивая, включается спикер. Кого-то приглашают на бак, на мостик, к штурману. Слышны поспешные шаги на верхних палубах. Из тьмы залива, взрывая тупыми носами черную воду, приближаются два буксира с МАЗовскими шинами по бортам. Кто-то, не лишенный юмора, нарек буксирчики «Исполином» и «Богатырем».

— Палубной команде стоять по местам швартовки!

Переговариваются невидимки, радио усиливает голоса.

Кто-то часто повторяет: «Так, ясно…» Плахова интересуется, кому принадлежит голос и что ему ясно.

— Отдать швартовы!

«Исполин» и «Богатырь» вжимаются сплющенными носами в обращенный к заливу бок «Курчатова». Смотрю на якорный барабан: давно прокрутился, сделав свое дело, но все еще вьется над ним слабый дымок, попахивает гарью. Буксиры плечом к плечу уже всерьез налегли на судно, между пирсом и нами полоса стылой темной воды.

А ведь все это уже было. Метельная мгла берега, клубящаяся вода, первое ощутимое подрагивание под ногами палубы. На корабле заработала машина. И сразу взбудоражилась вода, гулко зашлепала по каменной стене, затолкались, сшибаясь, льдинки. Пошли своим ходом. Лавируя среди громоздких ящиков с экспедиционным оборудованием, Плахова устремляется на корму — самую близкую к земле часть корабля.

Меркнут постепенно зыбкие огоньки берега, подсвеченная паром торчит в неуютном небе заводская труба. На палубах суета — убирают, переносят, освобождают. Для нас выход из порта — великое событие, для них — обычная работа.

Празднично сияют огни на корабле. Мы уже в рейсе. На борту научно-исследовательского судна «Академик Курчатов», следующего в Индийский океан, сто сорок пять человек, из них семьдесят шесть — экипаж. Запас дизельного топлива — тысяча триста пятьдесят три тонны, пресной воды — семьсот тонн, продовольствия — на сто суток плавания. Словом, вперед, к жарким странам!

А пока балтийский ветер забирается под воротник, будто вылили за шиворот холодной воды. К чувству радости въедливо присоседилась щемящая тоска: на земле рожденным нелегко покидать сушу.