Ольга Овчинникова - Автостопом до алтайского яка

– Ангел, – вдруг завороженно произносит сумасшедший мужчина, лежащий на кушетке сбоку: он аж привстал на локте.

Проходит какое-то время, прежде чем к нему возвращается прежняя бессвязная речь – он начинает беспорядочно двигать руками и ногами, как и прежде, говорит неразборчиво и бесконечно. Справа у стены под эти звуки всё так же хрипит бабушка.

Отклеиваю пластырь на руке, выдёргиваю катетер и зажимаю дырку в вене пальцем. Никакая я не буйная, и хватит мне уже этой жижки.

Появляется Наташа.

– Та-а-а-а-ак! – вопит она громко, чтобы и остальные услышали. – Что это? Сняла катетер!

– Ну да, – говорю спокойно, – у меня уже вена болит, а вас нет никого.

И изображаю кривую «примирительную улыбку для Наташи». На её лице отображается жестокая внутренняя борьба: ставить мне новый катетер и вливать «из принципа» или ну её, эту дуру. Особенно заманчивым вариантом для неё кажется стукнуть меня стойкой по голове, а меня бы устроило «ну её, эту дуру».

В этот момент поступает ещё одна бабушка: её кладут рядом со мной, на койку справа, и уходят. Она голая, грудь обвисла, но она ЖИВАЯ. И она беспрестанно твердит, что ей плохо – это действительно так. Молча лежу на боку и смотрю на неё, не моргая. Раньше я бы, может, стала звать их на помощь, а тут лежу безразлично и просто смотрю. Что за препарат безразличия мне вкололи? Позвать бы их… Но они сами по себе…

– Ой, доченька, как больно-то, а… Больно-то как…

Бабушка взывает ко мне, но по моим венам циркулирует безразличие. Лежу калачиком на боку и смотрю, а она совсем рядом, в метре от меня. Негромко говорит:

– Больно… Ох, больно…

Погромче бы, бабулечка… Я-то тебе верю…

Наконец, они появляются, явно в растерянности от того, что не знают, что же делать в таком случае. Так же, как и предыдущей, ставят ей подключичный катетер – это такая трубка, которую вводят глубоко в подключичную вену, потому что у бабушек нет таких толстых и упругих вен на руках, как у молодых. Один из моих знакомых врачей однажды возмущался: «Подключичка – это же прошлый век! Есть же ярёмка!».

Ну, давай, процитируй им это, ага… Пока они ставят подключичку, бабушка плачет, как и предыдущая:

– Всю искололи, девочки!.. Тренируетесь на мне?

Девочки ей ласково-профессионально:

– Бабулечка, полежи, полежи…

Бла-бла-бла…

Через какое-то время, которое я трачу на созерцание вытекающей мочи из бутылки, которая стоит на полу под голым мужчиной слева, снова медленно оборачиваюсь к ним.

…Бабушка лежит, глядя вверх, глаза и рот открыты. Через неё мы смотрим друг на друга – я и та бабуля с хрипами, что у стены с краю. Я замечаю, что она вжалась в стену и как будто боится стать следующей, взгляд испуган.

Девочки быстренько снимают ЭКГ, убеждаются, что «ну прямая, видишь же… прямая идёт». Убирают прибор. И начинают тренироваться правильно вставлять интубационную трубку. Я пытаюсь понять: она мертва или нет? Грудная клетка неподвижна. Я не верю, что она мертва, это невозможно. Она поступила в реанимацию живая. Как она теперь может быть мёртвой?

То, что она действительно мертва, я понимаю только после «оправданий» более профессиональной медсестры:

– Ну, на трупах же учились…

Девочка, которая пытается интубировать, попадает в пищевод, а не в трахею, и та настойчиво говорит:

– Пробуй, пробуй ещё!

Потом одна из них видит мой потрясённый взгляд и говорит своим:

– Вы это… потише… а то тут… лежат.

И они продолжают. Опытная объясняет, как вставить пальцы в рот, повернуть руку, отведя язык и вставить туда инструмент:

– Видишь, желобок сбоку? Он для языка. Да возьми же подальше, за ручку! Смотри, куда трубку вставляешь!

Наконец у них получается, довольны. Одна подходит ко мне и говорит тем же слащаво-лицемерным тоном:

– Отвернись в другую сторону, Солнышко, отвернись…

Он тоже называл меня Солнцем…

Карма лечится разговором (Джагдиш Сингх).

Четырнадцатое августа. Утро. И я в придорожной гостинице. Вяло шевелю зубной щёткой во рту, запершись в туалете. Слышала, что некоторые автостопщики рискуют даже принимать в туалете душ или прямо в раковине мыть бошку холодной водой.

Проснуться бы для начала после такого сна. Глаза разлепить. Нет никакой Алёны с её точечками, ни Наташи, ни бабушек, ни, слава Богу, голых сумасшедших мужиков. Приснится же такое… А есть Джая, который сидит на бачке унитаза и тоже чистит зубы.

– Джая… Зачем мне такие сны? – спрашиваю Его, выплюнув в раковину лужу белой пены.