Егор Ковалевский - Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку

Было около 11 часов. Полная луна и толпы звезд светили из всех сил, не знаю только для кого, потому что в улицах не было ни духа: словно вымерший город, а в нем было до 8.000 жителей; это было подобие Помпеи, какова она теперь. Странно было видеть без привычки дома без крыш, часто до половины разрушенные, без окон, дома, в которых с трудом отыщешь какую-нибудь лазейку, служащую дверью, а иногда и вовсе не отыщешь ее, эту путаницу лавок, жилищ и мечетей, составляющих как бы что-то общее, без раздела, без затворов, а между прочим, ничего в них не видишь, ничего не слышишь. Наконец, присутствие людей на улицах в такую необыкновенную пору, и, главное, людей европейских, которых собаки чуют издалека, пробудили и возмутили более беспокойную из них: она подняла лай, ее примеру последовали другие и скоро сверху, снизу, из-под ног сыпались и выходили собаки, которые гнались за нами до парохода. Людей все-таки мы не видали. Домов, в полном значении этого слова, и даже хороших домов видели несколько; все они принадлежат или туркам, или торговцам, поверенным Мегемет-Али и Ибрагим-паши.

Еще до Бенисуэфа природа несколько оживляется. Деревни видны чаще, по берегам мелькают где верблюды, где буйволы, или бараны. Сакии повсеместны и всегда в работе; посевы сахарного тростника желтеют полу созревшие: значит мы невдалеке от огромной сахарной фабрики компании Ибрагима, Камиль-паши и людей близких Мегемет-Али, с которыми ему не стыдно быть заодно по торговым делам. Тут уже не рощи, а целые леса пальм. Пальма красива одна, отдельно стоящая среди здешних безжизненных пустынь или в купе трех, четырех; но целый лес единообразен, почти без тени, без яркой зелени, без примеси других деревьев. Сикомор попадается редко, всегда одиноко, у сакии, чаще у могилы святого. Эти могилы благодетельны для правоверных, ровно как и для неверных; возле них всегда тень, а иногда даже и вода, поставленная набожным человеком. Нетрудно быть признанным за святого у магомметан; мы встречали разного рода их: тот ни разу не осквернил вод Нила, не плюнул в них, не выбросил никакого сора, даже кажется не делал своих умовений нильской водой, – и вот, многоуважаемая его могила возвышается в Миние; другой не пролил крови, даже курицы, не убил мухи, – и он святой. В Миние есть еще могила святого, который удерживает крокодилов по Нилу: далее его могилы, не переступал ни один крокодил; только до Жирже показывается это чудовище во всеувидение, и чем выше, тем чаще; я еще не видал крокодила, хотя мы уже давно оставили Минию.

Гряда невысоких гор подходит к правому берегу Нила в Атфе и уже не оставляет его, служа гранью разлива и оплотом плодородной полосе против песков: она известна под именем аравийской цепи; другая гряда, ливийская, идет с левой стороны по течению Нила, за Юсуфовым каналом и потому почти не видна.

Мы забыли указать монастырь св. Антония, пониже немного Бенисуэфа, на противоположной его стороне; это монастырь коптов греческого исповедания, но если вас не предварят об этом, то не скоро догадаетесь. Только крест, этот символ спасения, который во время службы беспрестанно выносят из алтаря, указывает значение места. Одежда, смесь языка арабского и коптского, сама церковь, поражает вас странным образом: это не нищета, а запустение! Монастырь св. Антония стоит в живописном положении, на крутом, обрывистом берегу.

О Миние можно сказать то, что и о каждом египетском городе, исключая Александрию и Каир, то есть, что он хуже предшествовавшего. Во время путешествия вверх по Нилу это становится более и более заметным, до тех пор, пока, наконец, вы достигнете Судана, где люди и звери живут и промышляют заодно, как мать-природа их научила.

Как хороши ночи, как теплы, звездометны! Являются новые звезды, а наши северные горят иначе; днем жарко: 20 градусов в полдень – очень обыкновенно. На небе порой расхаживают тучи: не надо забывать, что это зима, что январь месяц только в половине. Наш пароход несется быстро, спотыкаясь о мели; того и смотри, что втиснется носом в илистый берег Нила, из которого его нескоро вытащишь. Капитан парохода – араб; знания его ограничены; к этому присоединяется беспечность араба, который, как угорелый, равнодушно смотрит на все совершающееся перед ним, повторяя: «Аллах керим! О чем же хлопочут эти Московы и куда торопятся? Ведь как написано там, свыше, так тому и быть. Инш-Аллах!..». Сколько раз благодарил я мысленно Мегемет-Али за то, что он дал мне пароход; во-первых, мы проезжали в день то, для чего обыкновенно нужно пять и шесть дней на барке, во-вторых, он дал мне возможность увеличить наше общество несколькими русскими еще дней на пять.