Михаил Ахманов - Чехия. Биография Праги

Но вернемся в кабинет отца. Он работал, а я, позаимствовав с его стола цветные карандаши, принялся что-то рисовать. Вообще говоря, занятие это для меня чуждое — даже сейчас я рисую примерно на уровне первоклассника. Затем отца вызвали на совещание, а мне было велено сидеть в кабинете, пока он за мной не вернется. Вот уж повезло, так повезло! Ну, прямо вода на мою мельницу! Мне ведь давно уже хотелось вылезти на балкон! Что я тут же и сделал, бросив надоевшие карандаши. Долго-долго простоял я на балконе, глазея на толпы туристов, бродивших по площади, на тех, кто заглядывал в храм или в кабачки, — а их, как уже упоминалось выше, здесь немало. Наконец солнце стало садиться, похолодало, меня начал бить озноб, я вернулся в отцовский кабинет и закрыл поплотнее дверь на балкон. В кабинете был огромный кожаный диван, на котором я устроился и вскоре заснул.

Около девяти вечера в кабинет ворвался отец и разбудил меня. Совещание, на которое его вызвали, хоть и было долгим, но все-таки закончилось к концу рабочего дня, и он спокойно уехал домой, забыв про сына. Но вечером вернулась мама: смотрит, а ребенка нет, хотя положено ему давно быть дома. Мама страшно разволновалась, и тут отец вспомнил, где забыл сына. Вспомнил и помчался как шаровая молния через всю Прагу за своим потерянным ребенком.

В те давние годы особенно завораживал меня свет пражских фонарей. Мы жили в Нуслях, это приблизительно в двух километрах к востоку от Вышеграда, где на улицах не было электрического освещения, а стояли газовые фонари, впервые появившиеся в городе в 1847 году (спустя двадцать лет их насчитывалось уже больше двух с половиной тысяч). Каждый вечер на нашей улице показывался старик-фонарщик с длинной тростью, к концу которой был приделан металлический крючок размером с мужскую руку. Остановившись у фонаря, он тщательно осматривал керамический колпачок внутри стеклянного баллона — небольшую горелку, в которой всегда пылал огонь. Затем фонарщик Осторожно засовывал крючок в особое отверстие, тянул на себя, открывал вентиль пошире, и через несколько мгновений фитиль разгорался. Горел фонарь приятным золотистым пламенем, теплым и волшебным. Каждый вечер, едва лишь начинало темнеть, я садился у окна и ждал, когда пан фонарщик пройдет по нашей улице и подарит нам свет. Он был старым, двигался неторопливо, но уверенно и мурлыкал себе под нос какую-то песенку. Три года, пока мы жили в Нуслях, он зажигал фонари, не пропустив ни единого дня. Незадолго до того, как мы оттуда уехали, всю нашу улицу изрыли и поставили новые фонари. В них были люминесцентные лампы, горевшие резким синеватым светом, и они мне не понравились. Их свет уже не казался таким волшебным, таким чарующе таинственным, как у газовых фонарей, которые я так любил. Тогда их в Праге было еще много, но в 1985 году демонтировали последние газовые фонари на Градчанской и Лоретанской площадях. Затем в ряде исторических мест воздвигли имитации прежних газовых светильников с газоразрядными электрическими лампами, чтобы дополнить атмосферу старины. Однако не так давно — приблизительно лет восемь назад — было принято решение вернуть Праге настоящие газовые фонари. Теперь ими можно полюбоваться на улицах Михалской, Мелантриховой, Вейводовой и на Угольном рынке.

Затем мой отец опять получил новое назначение, и мы снова переехали к очередному месту службы, поэтому в двенадцать лет я покинул Прагу. Вернулся я сюда, на этот раз окончательно, когда мне исполнилось пятнадцать. В то время я был страстным читателем приключенческих книг Ярослава Фоглара, кумира тогдашних подростков. Героями его историй были мальчишки из содружества «Быстрые стрелы», юные авантюристы, искавшие приключений в разных таинственных закоулках древней Праги. Я шел по их следам, желая найти описанные Фогларом Стинадла, Ржасновку и другие загадочные места и районы. Правда, во время своих скитаний по городу я чаще натыкался на нечто такое, что хоть и не имело отношения к этим книгам, но очаровывало меня безмерно: Пражский Град, Лорета, Еврейский город, скульптуры и чудесные маленькие садики во дворах, и сами эти дворы домов на Градчанах, полные волшебства, воскрешающие давно минувшие и забытые времена. Есть между пражских домов и улиц такие проходы, что, сделав буквально несколько шагов, вдруг оказываешься в совершенно незнакомом мире: ты себе даже и представить не мог, что он еще существует. Здесь погружаешься в прошлое, здесь, и еще в храмах, когда зазвучит орган. Звуки музыки плывут под величественными сводами, и, внимая мелодиям Баха и Бетховена, через минуту-другую ощущаешь себя частицей древней великолепной Праги, матери чешских городов. Слушая эту музыку в костеле святого Якуба, я начал писать стихи — такую чудесную силу имеют подобные места.