Буш утешал посетителя как мог, особенно упирая на то, что его отправили в отпуск и приказали ждать.
В его устах это воспринималось чуть ли не как награда. В конце концов, Хорнблоуэр и сам начал склоняться к мысли, что полученное известие можно, в определенном смысле, рассматривать как обещание будущих благ, которые в настоящий момент предоставить ему Адмиралтейство, в силу каких-то причин, пока не имеет возможности.
Разговор перешел на самого Буша, тяжелое ранение которого ничуть не повлияло на его оптимизм. После лечения в госпитале он собирался поехать к сестрам и пожить с ними до полного выздоровления. Несмотря на половинное жалованье и очевидную несправедливость такого отношения к раненному на королевской службе, Буш не должен был в ближайшем будущем испытывать финансовых затруднений. При Трафальгаре было захвачено столько призов, что на долю старших офицеров эскадры приходилась умопомрачительная сумма в несколько сот тысяч фунтов стерлингов. Правда, число таких офицеров также было весьма значительным, но, при самом худшем раскладе, Бушу все равно причиталось от 700 до 1000 фунтов . На эти деньги он мог безбедно просуществовать не только полгода, упомянутые лечащим врачом, но и гораздо дольше.
Другое дело Хорнблоуэр. Не будучи приписан к эскадре адмирала Нельсона, он формально считался пассажиром и не имел никаких прав на призовые деньги, несмотря на активное участие в боевых действиях. Закон был несправедлив, но это был закон, и принимать его следовало только так и никак иначе.
Единственное, что огорчало Буша до глубины души, так это расставание с «Дерзновенным», где перед ним открывались неплохие перспективы продвижения по службе.
— Понимаете, сэр, — с жаром объяснял он Горацио, — наш старший офицер м-р Уинслоу засиделся в лейтенантах и почти наверняка получит коммандера после такой победы, а я бы тогда занял его место.
Старший офицер линейного корабля — это уже кое что! — Но тут Буш вспомнил, что на «Дерзновенном» можно поставить крест, так как ни один капитан не станет полгода держать вакантным место лейтенанта, и прикусил язык. С минуту он лежал, задумчиво глядя в потолок, а потом произнес: — И все-таки, сэр, я предпочел бы служить с вами на шлюпе, чем без вас на самом большом линейном корабле…
Хорнблоуэр не мог ничего ответить на тронувшее его до слез откровение старого друга, потому что сам находился в состоянии неопределенности и не считал себя вправе раздавать пустые обещания, но поклялся в душе, что при первой же возможности постарается перетащить Буша к себе, где бы тот ни служил.
Потекли тоскливые дни вынужденного безделья. Хорнблоуэр ежедневно наведывался в контору порта, но известий для него не было. И лишь одно событие всколыхнуло начавшую, было, угасать надежду.
В конце ноября, проводив выписавшегося из госпиталя Буша к сестрам, он вернулся домой и застал там нежданного гостя. Сержант Перейра вскочил с кресла, в котором сидел до прихода хозяина, и с радостью пожал протянутую Хорнблоуэром руку. Он привез привет от графа Миранды и письмо, в котором тот таинственно намекал на скорую встречу. А уже в первых числах декабря Хорнблоуэр провожал корабли экспедиции коммодора Кларка. На борту одного из них, по странному совпадению носившим громкое имя «Освободитель», отправлялись в Южную Америку его испанские друзья вместе со своими легионерами и внушительным запасом оружия и другого снаряжения.
На прощание Рикардо подарил капитану странный амулет на цепочке. Маленький золотой диск имел на лицевой стороне рельефное изображение в профиль головы мужчины с огромным прямым, начинающимся от самого лба носом.
— Берегите его, дон Горацио, — сказал Рикардо, — он может вам когда-нибудь пригодиться. Если вам случится побывать в Перу, этот талисман обеспечит дружеский прием у любого индейского племени.
— Кто это? — полюбопытствовал Хорнблоуэр.
— Это Великий Инка.
— Тот самый, которого удавили испанцы?
— Нет, дон Горацио, здесь изображен не несчастный Атагуальпа, а самый первый Великий Инка, Бог-император нашего народа. Никто не знает, сколько веков этому кружочку металла. Когда-то он принадлежал последнему повелителю Тауантинсуйу [38]. С тех пор он хранится в моем роду, переходя от отца к сыну. У меня нет ничего дороже, но я верю, что отдаю его в достойные руки.
— Благодарю вас, Рикардо, — ответил Хорнблоуэр, — но лучше бы вы оставили этот амулет себе. Маловероятно, что мне придется побывать в ваших краях, а вам он наверняка понадобится. Мне ничего не нужно, я и так всегда буду вас вспоминать.
Читать дальше