Виктор Дихтярев: Вся жизнь - поход

Мы уже не удивляемся, когда чабаны из последней кошары под Марухским ледником принесли ведро молока...

Внизу, у моря, грузины воюют с абхазами. Нас предупреждают, чтобы не спускались на юг с Марухского перевала - тропы могут быть минированы. Да нам и не надо в ту сторону. Мы только поднимаемся на перевал к памятникам его защитникам в годы Отечественной войны. Еще студентом, в первом своем выходе в горы, я проходил здесь. На леднике еще можно было найти немецкие карабины, среди камней белели человеческие черепа...

И вот снова война. Ее черная накипь выплескивается и на голубоватые ледники: совсем недавно какие-то нелюди ограбили под Марухом группу московских туристов и выстрелили женщине в живот...

Мы идем по снежнику к перевалу Халега. Только закончился ливень с градом, мы основательно промерзли и мечтаем поскорее перевалить на ту сторону, к озерам, чтобы отогреться и отдохнуть на зеленой траве. И тут видим: навстречу спускается вооруженный конный отряд. Укрыться и разминуться никак не получится.

- Вэ-Я, что будем делать? - шепотом спрашивает командир отделения.

- Продолжаем подъем. И языки не распускать!

Конники приближаются. Небритые лица, разномастная одежда, и у каждого через плечо автомат или карабин. Но я вижу, что мы их не интересуем, у них свои заботы.

- Здравствуйте! - говорю я. - Воюете?

- Воюем.

- А мы не воюем. Всего хорошего!

Так и разошлись.

Потом мы снова вышли на хоженную тропу.

И снова нам несут молоко, хлеб, мясо. Не успеваем опорожнить одно ведро, как несут следующее. Мы просим угомониться - не осилить нам столько!

- Кушайте, кушайте. Вам еще далеко идти, - выкладывая новое угощение, говорят чабаны.

Вечером к костру приходят народ из разных кошар. Неторопливо беседуем и, конечно же, речь заходит о смутных нынешних временах.

Пожилой, дубленный солнцем и ветрами чабан, кивает на товарищей:

- Вот этот - украинец, а эти - русские казаки. Мы - карачаевцы.

Что же, теперь из-за этого за кинжалы хвататься? Корова - она перестройки не понимает, ее пасти надо. Сколько лет живем вместе - чего нам делить?

Сидящие вкруг костра чабаны усмехаются и согласно кивают.

- А вот, говорят, в горах джигиты появились, туристов грабят. Бывает такое?

- Бывает немножко. Только, какие они джигиты? Бандиты они: с ружьями на безоружных идут. Наши старики сказали: узнают про кого, уши будут рубить.

Так мы и шли по горам от кошары к кошаре. Ребята шутили, что можно было вообще не брать с собой продуктов: неудобно же отказываться от угощений.

И все-таки слухи о грабежах в горах подтверждались. И чем дальше мы уходили к светлому капиталистическому будущему, тем опаснее было появляться на давно знакомых перевалах.

Я убедил группу, что лучше с горами повременить и переключиться на водные походы по Селигеру - это еще терпимо для наших материальных возможностей.

Между тем, новая экономика делала свое дело. Ветеранам группы надо было кормить свои семьи. Одни ударились в бизнес: прогорали, всплывали - тут уж не до походов. Другие занялись своими шестисоточными плантациями. Теперь весной, летом и осенью только сельское хозяйство - без этого не продержаться. И группа начала таять как сахар в стакане.

Это уже было началом конца. Ведь группа жила, прежде всего, перспективой дальних дорог. На эту перспективу нанизывались все наши дела. Я никогда не строил иллюзий насчет того, что народ остается в группе на 10-15 и более лет из-за безумной любви к руководителю, из-за наших костров или возможности участия в спектаклях. Конечно, были ребята, не расчитывающие пойти в один из сезонов в горы, что ж, пойдут в следующем году, это не повод расставаться с группой. А костры, и спектакли, и все наши дела были только красивым орнаментом вокруг основной цели - горных путешествий. Отодвинулась эта цель на неопределенный срок, и многие вспомнили, что помимо группы есть другие заботы. Пропускается один подмосковный поход, второй, третий... Вместе с горными путешествиями отпала необходимость в беговых тренировках и занятиях по скалолазанию. Теперь охотников ездить по воскресеньям с разных концов города в Измайловский парк становилось все меньше: для лодочных походов по Селигеру никаких нормативов сдавать не требовалось. Постепенно на тренировки начало приходить пять-семь человек, а случалось, не приходил никто. Но ведь здоровье человека - это фундамент, на котором держится вся его деятельность. Здесь в известной степени и эффективность труда, и восприятие жизни, и даже отношения в семье. Есть здесь и социальный аспект здоровый человек не беспокоит врачей и не занимает санаторных мест. Говорю об этом не потому, что сам - преподаватель физического воспитания. Несколько раз в школе и колледже сравнивал количество пропущенных по болезни учебных дней туристами группы и остальных учащихся. И с гордостью убеждался, что Вэ-Яки практически не болеют. Я тоже за сорок с лишним лет работы не пропустил ни одного занятия по болезни. Но, чтобы достаточно усиленно тренироваться, необходим какой-то стимул: не каждый способен заставить себя даже ради собственного здоровья тратить время на ежедневные пробежки, физические упражнения и закаливание. Таким стимулом у нас были горные путешествия. А нравятся тебе тренировки или не нравятся, трудно на них или не очень - это уже вопрос второй. Перестали выезжать в горы - исчезли события, дававшие материал для наших спектаклей. Водные походы не вдохновляли на написание сценариев: день гребешь, вечером отдыхаешь ничего, за что можно было бы зацепиться и подковырнуть девчонок 8-го марта, мужская часть группы не видела. В 1993 году, после кавказского путешествия, мы дали последний спектакль, и наш Завтрашний авангардистский театр почил в бозе. Прекратился выпуск стенной газеты: на фотоматериалы у группы не было средств. Так по частям исчезало многое, что было создано в прошлые годы. Вместе с общими делами сократилась возможность столь желанного общения, когда укрепляются дружеские связи и строятся планы на будущее. Группа сжалась до 10-15 человек, и даже в подмосковные походы выходили каждый раз новые люди. Сдала командирство Оксана Карпутина, готовящаяся стать матерью, а в новом командире группы, как и в командирах отделений, не было теперь нужды. Оставшиеся с нами ветераны упрекали меня, что я перестал приводить в группу студенток колледжа. Но чем я мог их теперь заманить? Горных путешествий нет, в Крым тоже не ездим, а в подмосковных походах у костра сидят почти сплошь девушки, и это не вызывает бурного восторга у новых туристок. Походят с нами новички до первого снега и сдают снаряжение. Но самое страшное для меня было не в этом. Я видел, как жернова новой экономики перемалывают нравственные представления ребят. Вокруг частная торговля, нажива. Ребята знали, что те, кому удалось устроиться в коммерческие банки мелким клерком или уборщицей, зарабатывают неизмеримо больше учителей и инженеров на государственной службе. А оклады воспитательниц детских садов столь мизерны, что едва покрывают расходы на проезд до места работы. В подмосковных походах мы часто шагали мимо шикарных особняков - это "Простые советские люди повсюду творят чудеса". О коррупции, взяточничестве и воровстве в самых высоких сферах до хрипоты трубят все средства массовой информации, и ребята перестали удивляться и возмущаться: "такова се ля ви", никуда не денешься, в такой уж стране живем. Специальность, любимая работа отодвинулись на второй план: лишь бы заработать побольше, а на чем неважно. Имущественное расслоение в какой-то степени коснулось и нашей группы: одни могли позволить себе прокатиться по афинам и парижам, другие с трудом наскребали деньги на близкий Селигер.