Юрий Давыдов - Доктор Елисеев

В кофейне пахло бараниной и прогорклым маслом. Низкая зала с вытертыми, как передник сапожника, коврами была полна хмельными моряками. Тут сидели тулонские боцманы, шкиперы из Палермо, палубные служители, кочегары, корабельные плотники и слесари из разных портов веселого Средиземного моря. Одни пели, другие резались в карты, третьи ругались, сводя старые счеты.

Елисеев подосадовал: в этаком соседстве не очень-то отдохнешь. Одно было утешительно: номер в подобном «отеле» не мог стоить дорого. И точно, грек-хозяин запросил столь дешево за постой, что у Елисеева тотчас отлегло от сердца, а когда он увидел комнату – тихую, опрятную и прохладную, – то и вовсе успокоился.

Не успел он расположиться, как Никриади вернулся с арабским мальчуганом.

– Вот, – сказал грек, – его зовут Али, он калякает по-французски, может водить по городу с закрытыми глазами.

– Да, месье, со мной не пропадешь. – У Али была быстрая и открытая улыбка.

– Пхэ! – сказал грек. – Прикуси язык.

Никриади сел и принялся наставлять Елисеева.

У грека смешно шевелились усы и пальцы. Инструкции его сводились к следующему: не гулять допоздна, не разговаривать с пройдохами, не лакомиться на базаре сластями и не заглядываться на девиц, которые, как известно, до добра не доводят.

Все это было говорено тоном заботливого папаши. У Елисеева задрожали брови, он готов был расхохотаться. Никриади крякнул и прищелкнул пальцами.

– Все это гораздо серьезнее, чем вы предполагаете, – строго сказал грек. – Тут могут зарезать в одну секунду!

Елисеев похлопал по карману – в кармане у него был увесистый надежный «бульдог», пожал руку Никриади и легонько подтолкнул Али к дверям.

На дворе стояла жара.

– Али!

– Да, месье.

– С чего начнем, братец?

Мальчуган важно избоченился:

– Эрба-Эсет, месье.

На Эрба-Эсет, главной улице беспорядочного и путаного Триполи, высилась мраморная триумфальная арка. Это была древность. А по сторонам теснились грязные лавчонки. Это была современность. На Эрба-Эсет разгружались верблюжьи караваны, пришедшие из Судана, с берегов Нигера. Это была и древность и современность вместе.

– Что скажете, месье?

– Прекрасно, Али.

Мальчуган снисходительно улыбнулся. Пусть ему отрубят мизинцы, если этот рыжебородый останется недоволен.

– Сид-Хамуд, месье?

– Сид-Хамуд, Али.

Если Эрба-Эсет была главной улицей Триполи, то Сид-Хамуд была главной мечетью Триполитании. Обширную площадь перед храмом запрудила разноплеменная толпа.

– Что скажете, месье?

– Большая мечеть, Али, очень большая.

Али скривил губы. Большая? Этот неверный не понимает, как она красива, мечеть Сид-Хамуд. Где ему понять, неверному? Али не догадывался, что его подопечный мысленно сравнивает мечети Каира с мечетью Сид-Хамуд и что это сравнение не в пользу последней.

Впрочем, храм не долго занимал Елисеева. Он разглядывал толпу. Ух и раздолье было бы здесь этнографу! Ходи и смотри: тут столько африканских племен! Всматривайся пристально, запоминай. Откуда только не сошлись на эту обширную площадь богомольцы! Нынче-то, оказывается, мусульманский праздник.

Али выказал себя блистательным этнографом. Он частил, называл племена и указывал Елисееву на их представителей. Вот так же русские деревенские ребятишки поражали некогда Елисеева своей осведомленностью в цветах и травах, в рыбной и птичьей живности.

– Глядите, глядите, месье, – туареги!

– О! – выдохнул Елисеев.

Вот уж кого не гадал он встретить в Триполи.

Три всадника с длинными копьями восседали на верблюдах. Голубая широкая блуза и такие же шаровары, схваченные красным кушаком, черное покрывало, алый плащ, наброшенный на плечи, – все это придавало туарегам вид живописный. Но вся их стать, сдержанная, упругая, могучая сила, веявшая от всадников, и в особенности мгновенный, пронзительный взор заставляли тотчас позабыть о пестроте одеяний и рождали одну мысль: вот они, вольные сыны бескрайней Сахары, вот те, кто не признает ни французских завоевателей в Алжире, ни триполитанских чиновников, поставленных султанской Турцией; вот они, туареги, недавно разгромившие вооруженный до ноздрей отряд полковника Поля Флаттерса, а еще раньше прикончившие других французских соглядатаев – Жубера и Дурно-Дюпере…

– Послушай, – негромко сказал Елисеев, – я хотел бы поговорить с ними.

Али смешался. Даже он, Али, проживший на свете добрый десяток лет, никогда не вступал в беседу с туарегами. Признаться, и видел-то всего два раза да и побаивался почему-то. Но ведь не скажешь рыжебородому, что он, Али, страшится туарегов. Нет, Али никого не боится. «Никого», – повторял мальчуган, не двигаясь, однако, с места.