Виктор Норвуд - Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии

Вокруг пальм, покрытых мхом, росли какие-то кусты с острыми, как иглы, колючками до четырех дюймов в длину, а с деревьев свисали лианы с изогнутыми шипами, которые рвали тело, словно зубья пилы. Когда мы шли по опушке этих зарослей, по одежде и голому телу хлестала острая, как лезвие бритвы, трава. Не видно было ни тропы, ни даже следов каких-нибудь животных. Мы преодолели около мили, прежде чем появился какой-то намек на просвет. Деревья поредели, но подлесок был все таким же густым. Мы начали прорубаться сквозь него и, насколько я мог судить, к полудню продвинулись примерно футов на пятьдесят. Да, пятьдесят футов за два часа или даже больше…

Это была адская работа. Да еще на каждом шагу нас подстерегали всякие неожиданности. Тонкие молодые деревца дюйм или два толщиной тупили лезвие мачете. От этой рубки перенапрягались все мускулы от кисти до плеча, словно вы рубили железные прутья. Стоило ударить с размаху по какому-нибудь толстому мясистому растению, как в лицо с силой летели брызги вонючего красного сока и целый ливень серебристых хлопьев. Однако у Чарли дела шли лучше, чем у меня. Ползучие растения, за которые я то и дело цеплялся, почти не беспокоили его. Шипы и колючки, которые рвали мне сапоги, ни разу не поранили его босых ног, и, пожалуй, только острая трава причиняла ему некоторые неприятности.

Он все время повторял, что полоса этих непроходимых зарослей неширока и что Мапуэра уже где-то совсем рядом. Но мы прорубались сквозь этот ад целую вечность, а впереди не было никакого просвета. Вдруг я поскользнулся и свалился в какую-то неглубокую ложбину, оказавшись по колено в затхлой воде среди целого леса папоротников. Прорубаться сквозь них было легче, чем карабкаться наверх. Я отправился по этому извилистому руслу и вскоре неожиданно вышел к краю чаши. В просветах между деревьями я увидел свинцовое небо, и в лицо мне подул легкий ветерок. Там, где лесная чаща редела, начинались густые заросли камыша и тростника. Их сине-зеленые верхушки мягко колыхались на фоне хмурого неба.

Здесь начинались болота, но двигаться было сравнительно легко. Мы совсем не видели, куда идем, и должны были определить направление. Прорубив в тростниках широкий проход, мы старались выйти из низины на более высокий участок и вскоре добрались до твердого грунта. Тростник здесь рос отдельными пучками во влажных понижениях, и теперь сквозь треск стеблей, ломавшихся под нашими ногами, я уже мог различать громкие голоса птиц. Когда мы вышли на широкое открытое пространство, все вокруг загудело от хлопанья бесчисленных крыльев, и серое небо совсем потемнело, когда в воздух поднялись тысячи птиц.

Такого количества птиц я еще никогда не видел. Тускло поблескивала цепочка небольших озер, а дальше, всего в какой-нибудь миле отсюда, кипел вздувшийся, покрытый пеной бурый поток — это была Мапуэра. Когда мы двинулись через это пространство, птичий гомон стал еще оглушительнее. Дикие утки и бакланы тучами взмывали вверх, а затем низко проносились над поблескивающей, влажной землей. Из заросших камышом озерков с хриплыми криками подымались тысячи аистов и кружились в небе, словно снежные хлопья и розовые пушинки, которые гонит ветер. Шум крыльев и громкие крики оглашали окрестности, а затем огромные стаи птиц потянулись на юг, низко летя над Мапуэрой, и вскоре скрылись из виду. Все затихло, и только было слышно, как вздыхает тростник, да мерно плещет вода…

Ветер шевелил листья пальм, окаймлявших озера. Здесь были самые разнообразные виды пальм: кокоритовая, туру, акьюру, аварра и широколистная трули. Стройные маниколы грациозно склонились над самой водой, укрыв в своей тени гигантские плавающие лилии и другие водяные растения. Мы обогнули самое крупное из озер и направились к бурной Мапуэре. В тростниковых зарослях стремительно носились маленькие птички. Сверкающие яркие комочки — красные, зеленые, желтые, черные — настоящие живые драгоценности на темно-зеленом и буром фоне среди пятнистых теней. Широкая река текла в низких илистых берегах и была усеяна множеством мелких островков со стройными восковыми пальмами.

Мы устроили лагерь на берегу выше илистой поймы, радуясь возможности немного отдохнуть. Больше всего нас заботила постройка плота, но сначала надо было как следует подкрепиться. Река вздулась, и казалось, что опять вот-вот мог начаться дождь. Тучи на небе все темнели, духота становилась гнетущей и воздух зловеще неподвижным. Мы принялись сооружать плот в том месте, где деревья близко подступали к берегу, оттесняя заросли тростника. Для этого мы выбрали стволы уаллабы и крэбвуда, скрепив их поперечными бревнами, связанными гибкими лианами. Из шестов мы сделали навес и покрыли его листьями трули, а на плот набросали толстый слой листьев и травы. На одном конце отгородили нечто вроде миниатюрного загона, служившего нам багажным отделением. На борта его можно было положить уставшие ноги. Из молодого дерева мы вырезали широкое рулевое весло, прочно прикрепили его к плоту и взяли с собой целую кучу крепких шестов.