Виктор Норвуд - Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии

Еще через два дня мы добрались до Рупунуни, а к концу следующего знойного дня уже миновали саванну и снова начали забираться по изгибам реки в глубину сомкнувшихся густых зеленых джунглей. Там, где над высокими деревьями высится мощная вершина гор Макарапан, мы свернули с Рупунуни в ее приток Илливу и по ее излучинам поплыли на юг. Река была спокойной. Мы без труда плыли против течения на одних веслах. Приберегая горючее, мы включали мотор лишь тогда, когда надо было пробраться сквозь скопления плавающей травы и корней или преодолеть течение впадающих в Илливу речек.

Теперь мы снова были в землях индейцев, на этот раз в стране макуши. С каждым днем мы уходили все дальше и дальше в глубь мрачного леса, плывя на юг. Волдыри от весел на моих руках теперь зажили, кожа на ладонях затвердела, и плавание по этой все суживающейся реке стало доставлять мне удовольствие. Я ходил без рубашки, а часто и без шляпы, наслаждаясь полной свободой. У меня появилась спутанная косматая бороденка. Выглядел я как сам черт, но чувствовал себя великолепно. Я плыл без рубашки под палящим солнцем от самого Кевейгека, и моя кожа, раньше белая, как рыбье брюхо (следствие английского климата), быстро приобретала бронзовую окраску, не говоря уже о том, что каждый взмах весла сбрасывал лишний жирок с моего живота. Давно я уже не чувствовал такой бодрости.

Ранним утром мы подъехали к деревне индейцев макуши. Дымились костры, но поселок казался безлюдным. И только когда неизменные дворняжки подняли свой невообразимый визг, откуда-то, словно из-под земли, появились индейцы и выстроились вдоль берега — на узкой полоске белого песка между водой и травянистым склоном. Сто лет назад макуши заселяли пространство от гор Пакарайма до Кануку и от Рупунуни до Паримы. А теперь их жалкие остатки обитали в саваннах Рупунуни и в районе к северу от хребта Кануку и земель ваписианов.

Макуши ведут свою родословную от карибов, но эти индейцы, стоявшие перед нами на берегу реки, очень мало напоминали те воинственные племена, которые жили полвека назад, хотя многие из них выглядели достаточно грозно, несмотря на их более или менее современную одежду. Большинство мужчин носили старые рубашки и рваные тиковые штаны цвета хаки, но на некоторых были лишь ситцевые набедренные повязки или обрезанные выше колен штаны. Кое у кого на голове были мягкие фетровые шляпы или индейские уборы, сплетенные из пальмовых листьев и украшенные перьями нанду и попугаев ара.

Некоторые молодые индейцы носили хлопчатобумажные передники, сзади у них совсем ничего не было, но какая-нибудь нелепая европейская шапка портила впечатление первобытности. На одних были пробковые шлемы, на других — соломенные шляпы или охотничьи шляпы с обтрепанными полями и мятой тульей. Неважно, какой формы шляпа и есть ли у нее поля или нет. Раз ее можно надеть на голову, значит, все в порядке. Один индеец был в суконной кепке…

Кругом носились совершенно голые ребятишки. Большинство молодых женщин тоже были без одежды, если не считать коротких передников, так называемых кайо, сделанных из нанизанных на нитку бус и стручков. Женщины были приземисты, с плоскими лицами и напоминали мне эскимосок. У многих на руках пониже плеча, вокруг лодыжек и под коленками были туго завязаны широкие ленты из ситца, поэтому их руки и икры неестественно вздулись. И мужчины и женщины носили на шее разные украшения, главным образом ожерелья из зубов акури и из крыльев жуков, но у одного старика (видимо, местного колдуна) я увидел ожерелье, сделанное из перьев черной повис и сохранивших естественную окраску шкурок колибри, нанизанных на медную проволоку, а на тулью его засаленной шляпы с обрезанными спереди полями была надета тиара из перьев разных попугаев.

Меня поразило огромное количество ручных попугаев, с важным видом расхаживающих по хижинам и около них. У одних индейцев были старые дробовики и длинные мачете, у других — духовые трубки, сделанные из кураты и арундинарии (два вида бамбука), луки из дерева уашиба и колчаны из свиной кожи, наполненные стрелами из кокоритовой пальмы, наконечники которых были смазаны ядом кураре и урали. Все они толпились вокруг нас, улыбаясь и тараторя, причем некоторые говорили на ломаном английском языке. Казалось, что они знают Чарли, а женщины пересмеивались между собой.

Я видел, как улыбался Чарли, и мог бы поклясться, что многие из этих чумазых ребятишек, которые бегали вокруг и таращили на нас глаза, были его собственными детьми. Я роздал женщинам плитки шоколада, иглы, мыло и дешевые духи, а мужчинам — сигареты, мачете и плиточный табак. Лодку вытащили на песчаный берег. Из-за хижины вышла крупная индианка и остановилась, обнажив в улыбке испорченные зубы. Чарли сплюнул, стянул с головы свою измятую старую шляпу и вытер ею пот с лица. Он что-то сказал женщине, они оба засмеялись, а потом он пошел за ней в хижину.