Дмитрий Иуанов: Вокруг света за 100 дней и 100 рублей

Свобода находится в голове и сердце человека, а поступки — ее следствие. Можно быть свободным, сидя в тюрьме с пустыми карманами, и запертым, нежась с миллионом долларов на пляже океана. Свобода — это отражение всего ужаса человека, который он пережил.

Кажется, я чувствовал ее. Это было жутко. Это можно сравнить с тем, что меня запихнули в скафандр, дали бесконечный запас еды и воды и выкинули в открытый космос. Ты на свободе, можешь делать все, что захочешь! Митинговать против кого угодно, претендовать на любое государство, выбирать какой угораздит род деятельности или каких угодно сексуальных партнеров, отдавать предпочтение любому виду творчества и кричать что взбредет в голову. Это страшно. Куда податься? Где правда? Стало казаться, что многим людям эта портящая свобода совершенно не нужна, а нужна только по-настоящему опытным и мудрым созданиям. А то что ж у нас за общество выйдет? Думаю, вбей безоценочную свободу в голову каждого, так мир перевернется, а лет через сто-двести придет абсолютно к тому же распределению ролей, что и сейчас, — это удобно, каждый знает, что делать. Как по мне, так человечество к свободе не готово. Задумываюсь, готов ли я?

Нет. Свобода для очень-очень крутых. Которым пора улетать. Если мы пришли сюда, на эту планету, то не просто так. Мы должны играть по ее канонам — они изящны. Наверное, ближе к смерти я смогу отказаться от материи и произвести подготовку. Но, чтобы отказаться, надо нарастить. Как Лев Толстой! Крутой был мужик.

И стало мне от этой идеи проще, словно удалось заземлиться. И пошел я на вписку на Авиастроительную, где ел пельмени и играл с котом. Перед сном я открыл дневник и записал:

Завтра все закончится. Не верю, что не нужно будет искать «Макдоналдс», чтобы найти вай-фай, чтобы найти ночлег, не нужно будет придумывать очередной способ пробраться в метро или автобус, не нужно будет закидывать за спину рюкзак и смотреть, где в округе ближайшая трасса, можно будет просто переступить порог дома, обнять семью, рухнуть одному посреди комнаты в четырех стенах, упереться взглядом в потолок, закрыть дрожащие глаза и нарисовать жирную точку, а после нее начать выводить новую букву.

Наутро восемнадцатого декабря я очухался в Орше, городке на востоке Беларуси, откуда до границы с Россией оставалось около пятидесяти километров. От одной мысли, что придется снова выходить на трассу и ловить попутки, стало муторно. Через Оршу проходили поезда, следовавшие в Смоленск, и мне захотелось вписаться в один из них. Стоимость билета через границу начиналась от 1200 рублей, а время в пути составляло полтора часа — никак не соотносящиеся друг с другом цифры. Около трех лет назад в этом же месте я договорился с проводником проехать в вагонном туалете за триста рублей, и сейчас хотел сделать то же самое, но без денег. Как только поезд остановился, я направился применять свои уговаривательные способности. Но ни один контролер, проводник, путевой и сам начальник поезда намека не подал, что готов впустить внутрь даже за пять тысяч рублей — все смело слали подальше. Коррупцию в поездах в России искореняют!

Мои старательные уговоры прервало сообщение на телефоне. «Димон, мы приехали за тобой! Ждем тебя под Смоленском в тачке. Давай дуй сюда, в Москву поедем!» Такие радостные вести принесли мои друзья Коля и Женя, сорвавшиеся с работы для того, чтобы встретить пацана в кепке. Я направился к справочному окну вокзала.

— Добры дзень! Мне надо добраться до Смоленска любым способом прямо сейчас. Когда будет следующий автобус?

— Завтра в девять утра.

— Когда будет следующий поезд?

— Сегодня в девять вечера.

— Когда будет электричка?

— Не будет, отменили.

— Как добраться до Смоленска прямо сейчас?

— Заказать такси.

Я отошел от справочного окна, чтобы обмозговать варианты. На меня тут же набросился очередной полицейский — третий за сутки — со стандартными проверками содержимого рюкзака и сознания. Рядом на скамейке сидели семь бабушек в одинаковых позах и в абсолютно одинаковых черных шапках. Мне хотелось поскорее свалить отсюда. Делать нечего, в крайний раз за путешествие я побрел на все ту же трассу в поле, поднял все тот же палец, торчащий из все той же дырки в перчатке, и через пять минут застопил усатого белоруса.

— Откуда мчишь-то, куда путь держишь?

Я посмотрел в его большие добродушные глаза, на потертый руль и припорошенную снегом дорогу. Мне было смешно, печально и больно отвечать правду.