Илья Стогов - Апокалипсис вчера - Комментарий на Книгу пророка Даниила

После этого последние сомнения в древности человеческого рода отпали. На волне энтузиазма кое-кто завел разговоры о том, что люди появились десятки миллионов лет назад.

Зато вечером, когда жара спала, я улетал с берегов Таны на юг, в эфиопскую столицу Аддис-Абебу. За час до вылета прибыл в крошечный местный аэропорт, прошел регистрацию. Охранники, проверявшие мой посадочный талон, глупо хихикали и чумазыми кулаками терли опухшие веки. От них за километр воняло жженой травой. Я подумал, что хорошо бы пилот нашего самолета проводил досуг все-таки отдельно от этих ребят.

Сюда, на север Эфиопии, я приехал на автобусе. Это был один из самых дискомфортных маршрутов в моей биографии. Из салона автобуса были выломаны все кресла, а взамен поставлены низкие лавочки без спинок. Откинуться назад было невозможно. Вытянуть ноги – тоже. Тринадцать часов подряд я, скрюченный и изнывающий от жары, трясся в этом салоне, а вместе со мной, тесно прижавшись друг к другу, ехало несколько десятков бобов марли. Каждый из них громко слушал музыку в своем мобильном телефоне. Когда музыка начиналась особенно бодрая, ребята принимались все вместе хлопать в ладоши и подпевать. На остановках они выходили из салона, расстегивали брюки и шеренгой садились вдоль дороги какать. Телефоны они не выключали даже в эти минуты.

Повторять опыт и ехать назад в том же самом автобусе мне не хотелось. Я купил дико дорогой билет на самолет, хотя, как оказалось, разница между эфиопским автобусом и эфиопским самолетом была не очень велика.

У входа в аэропорт на земле сидели нищие. В уголках их глаз копошились мухи. Нищие не обращали на них никакого внимания. Прямо на взлетно-посадочной полосе лежал раздавленный труп не очень большого животного. Кем погибший был при жизни, понять я так и не смог: по полосе его раскатало серьезно.

Потом в кабину нашего самолета забрался один-единственный пилот, кто-то из пассажиров захлопнул дверь, и мы полетели. Прямо перед моим иллюминатором располагался пропеллер, и я внимательно смотрел, не посыплются ли из него гайки. Зато сама Африка, над которой мы летели, была диво как хороша.

Сверху африканская почва выглядела ярко-красной. Из-под тонкого слоя этой почвы антропологи вот уже какое десятилетие выкапывают кости неких существ. Надо сказать, крайне немногочисленные и фрагментарные. Только кости – родословное древо найти им так и не удалось. Что же позволяет утверждать, будто эти давно почившие создания имеют отношение к моему (вашему) происхождению? А то, что все эти ребра, пальцы и зубы ПОХОЖИ на ребра, пальцы и зубы моего (вашего) тела.

В этом месте мне придется повторить банальную истину (всего одну, ничего?). Истина, состоит в том, что человек отличается от зверя вовсе не телом, а тем, что спрятано внутри тела.

Человек, обезьяна, лягушка, мамонт – все это существа биологические, кто бы спорил? Однако я являюсь человеком не потому, что строение моих передних конечностей позволяет мне напечатать эту мысль на компьютере, а потому, что внутри меня созрела сама мысль.

Перед вами два ведра с водой. На дне одного лежит включенный фонарик, и вода в нем светлая, прозрачная. Во втором ведре фонарика нет, и вода в нем темная, непрозрачная. Чтобы понять, в чем здесь разница, бесполезно исследовать воду. Ни химические, никакие другие анализы вам не помогут. Дело не в воде, а в фонарике.

Это внутреннее содержание («фонарик»), конечно же, видно в самом строении тела. Мозг у человека побольше, а конечность погибче, чем, скажем, у лошади. Однако мера человечности в человеке вовсе не измеряется в кубических сантиметрах черепной коробки. Если бы все обстояло именно так, то работа антрополога была бы детской забавой. Измерили мозг. Ага, маловат. А этот? Гляди-ка – подходит! Здорово, дед! Чемпионом же среди людей в этом случае был бы башковитый слон.

На самом деле все сложнее. Еще в 1970-х годах французский медик Ж. Антони и советский антрополог М.И. Урысон независимо друг от друга заявили:

Наука однозначно не располагает анатомическими критериями, на основании которых можно было бы провести четкую границу между человеком и животным. Такой критерий попросту невозможен.

А раз так, раз, изучив только тело, ученые не в состоянии сказать, принадлежало оно человеческому существу или не принадлежало, то какое отношение упомянутые африканские коллекции могут иметь к родословной человека?